Игры и люди

Не имея еще слов для обозначения личности и сознания[56], на которых основывается этот новый порядок, греки зато по-прежнему располагали точными понятиями для обозначения удачи (tychè), рокового удела (

moira), благоприятного момента (kairos), то есть такого случая, который включен в незыблемый и неизменный порядок вещей и, составляя его часть, не повторяется дважды. При этом рождение служит как бы билетом в принудительной жизненной лотерее, дающей каждому определенную сумму талантов и привилегий. Одни из них – врожденные, другие социальные. Подобная концепция иногда выражается еще более эксплицитно; во всяком случае, она распространена шире, чем полагают. Центральноамериканские индейцы, хоть и обращенные в христианство уже несколько веков назад, считают, что каждый человек рождается со своей личной suerte

[57]. Ею определен характер каждого, его таланты, слабости, общественное положение, профессия, наконец, удачливость, то есть предназначенность к успеху или неуспеху, способность пользоваться случаем. При этом невозможны никакие честолюбивые стремления, немыслима никакая конкуренция. Все рождаются и становятся такими, как предписано судьбой[58].

Аgôn – желание торжествовать над другими – обычно служит противовесом такому чрезмерному фатализму.

С определенной точки зрения, бесконечное разнообразие политических режимов определяется предпочтением, отдаваемым одному из двух разнонаправленных порядков определения превосходства. Приходится делать выбор между наследственностью, то есть лотереей, и заслугами, то есть состязанием. Некоторые режимы стараются максимально увековечить исходные неравенства с помощью системы закрытых каст или классов, закрепленных за ними занятий, наследственных должностей. Другие же стараются, напротив, ускорить ротацию элит, то есть сократить влияние исходного alea и соответственно увеличить место, отводимое соперничеству, все строже и строже кодифицируя его.

Ни тот ни другой из этих крайних режимов не может быть абсолютным: сколь бы подавляющие привилегии ни связывались с именем, богатством или каким-то другим наследственным преимуществом, все равно сохраняются пусть минимальные шансы для смелости, доблести и честолюбия. И наоборот, в самых уравнительных обществах, где даже не допускается никакая форма наследования, невозможно представить себе, чтобы происхождение вовсе не имело значения, чтобы положение отца не влияло на карьеру сына и автоматически не облегчало бы ее. Трудно устранить преимущество, заключающееся в самом факте того, что юноша вырос в определенной среде, принадлежит ей, изначально имеет в ней связи и поддержку, знает ее обычаи и предрассудки, может получать советы и ценный опыт от отца.

* * *

Действительно, во всех обществах и на всех ступенях эволюции, если только общество достигло некоторого масштаба, противостоят друг другу богатство и нищета, незаметность и слава, могущество и рабство. Даже если провозглашается равенство граждан, это всего лишь юридическое равенство. Происхождение продолжает тяготеть над всеми как неустранимое препятствие, как закон случая, выражающий собой непрерывность природы и инертность общества. Иногда пытаются законодательно компенсировать его действие. Тогда законы и конституции направляются на то, чтобы установить справедливую конкуренцию по способностям и умениям, чтобы победить классовые преимущества и возвысить одно лишь бесспорное превосходство, доказанное перед лицом квалифицированного жюри, официально зарегистрированное наподобие спортивных достижений. Но ведь понятно, что соперники находятся в неодинаковом положении для удачного старта.

Богатство, воспитание, образование, положение семьи – все эти внешние, но нередко решающие обстоятельства на практике уничтожают равенство, записанное в законах. Чтобы наверстать отставание низкородных от привилегированных, порой требуется несколько поколений. Установленными правилами добросовестного agôn'a открыто пренебрегают. Даже очень одаренный сын батрака из бедной и удаленной провинции изначально не может соперничать с заурядным по уму сынком высшего столичного чиновника. Статистика изучает происхождение молодых людей, получающих высшее образование, такие исследования считаются лучшим средством измерить социальную мобильность. И они убедительно констатируют, что эта мобильность остается слабой – даже в социалистических странах, и даже несмотря на неоспоримый прогресс.