Игры Немезиды

Лифт был из стали и титана, огни на потолке мигали так быстро, что это едва можно было заметить. Два охранника, по всей видимости, жили в нем, катаясь туда-сюда. Дерьмовая работенка. На десятом уровне вниз Амоса уже ждал эскорт — седая широколицая женщина в легкой броне. Амос не смог распознать пистолет в ее кобуре. Когда он ступил в вестибюль, что-то дважды пикнуло, но никто из охранников не начал стрелять, и Амос решил, что так и должно быть.

— Сюда, сэр, — сказала сопровождающая.

— Ладно.

Их шаги эхом отражались от пола и потолка. Лампы, заключенные в металлические решетки, отбрасывали вокруг сетку теней. Амос вдруг понял, что сжимает кулаки, представляя, как нужно ударить охранницу головой о стену, чтобы забрать у нее пистолет. Просто привычка, и это место возродило ее к жизни.

— Первый раз внизу? — спросила женщина.

— Заметно?

— Слегка.

С противоположного конца коридора донесся мужской рев. Амоса накрыло знакомым спокойствием. Брови сопровождающей поползли вверх, и он улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ, но поняла его неправильно.

— Ничего страшного, — сказала она. — Мы пройдем мимо.

Вдоль бетонного коридора выстроились серо-зеленые металлические двери с одинаковыми окошками с зеленоватым стеклом, из-за которого помещения внутри казались погруженными под воду. В первом четыре охранника в той же легкой броне прижимали к полу какого-то человека. Женщина из комнаты ожидания сжалась в углу, закрыв глаза. Кажется, она молилась.

Заключенный — высокий, худой мужчина с длинными волосами и развевающейся бородой цвета железа — заревел снова. Быстрым — быстрее, чем мог уследить глаз Амоса, — движением он схватил одного из надзирателей за лодыжку и повалил. Однако у двоих других было нечто, похожее на хворостины, один приложил заключенного по спине, другой по затылку. Выругавшись последний раз, тот обмяк. Упавший охранник поднялся под шуточки коллег, из его носа текла кровь. Женщина в углу опустилась на колени, ее губы шевелились. Она прерывисто вздохнула, а когда заговорила, то заплакала, ее голос звучал откуда-то издалека.

Сопровождавшая Амоса проигнорировала это, и он тоже.

— Ваша здесь. Ничего не передавать и не брать. Если почувствуете опасность, поднимите руку. Мы будем наблюдать.

— Спасибо, — ответил Амос.

Пока не увидел ее, Амос не осознавал, насколько все здесь напоминало медицинский центр для живущих на пособие. Дешевая больничная пластиковая кровать, ничем не отгороженный стальной унитаз, потрепанная медицинская система со светящимся пустым серым экраном, и Кларисса с тремя пластиковыми трубками, торчащими из вен. Она была тоньше, чем во времена перелета со станции Медина, когда та еще не была станцией Медина. Локти казались толще рук, глаза просто огромные.

— Привет, Персик, — сказал Амос, усаживаясь на стул у кровати. — Выглядишь как дерьмо на палочке.

— Добро пожаловать в Бетлехем, — улыбнулась она. — Так что привело тебя в мои оплачиваемые государством апартаменты?

За окном два охранника протащили куда-то железного человека. Кларисса проследила за взглядом Амоса и хихикнула.

— Это Конечек. Он тут добровольно.

— С чего ты взяла?

— Он может уйти, если захочет, — ответила она, подняв руку, чтобы продемонстрировать трубки. — Мы все тут модифицированные. Если бы он позволил вынуть его моды, мог бы уехать в Ньюпорт или Анголу. Не свобода, конечно, но там есть небо.

— Их не могут просто удалить?

— Неприкосновенность тела записана в конституции. Конечек — мерзкая скотина, но все равно может выиграть судебный процесс.

— А ты? Твои, ну... штуки?

Кларисса наклонила голову. От ее смеха затряслись трубки.

— Кроме того, что каждый раз после использования меня пару минут жестко тошнит, у них есть и другие побочки. Если их вынуть, я выживу, но будет еще неприятней. Оказывается, эти штуки не нашли широкого применения не без причин.

— Черт. Хреново тебе.

— Кроме всего прочего это означает, что я здесь, пока... ну, пока я вообще где-то есть. Блокаторы по утрам, ланч в кафетерии, полчаса упражнений, а потом я могу три часа сидеть в своей камере или в накопителе с девятью сокамерниками. Сполоснуть, повторить. Это справедливо. Я делала много плохого.

— Оставь всю эту чушь насчет искупления и исправления священникам.

— Не все можно искупить, — ее голос дал понять, что она много об этом думала. Усталый и сильный одновременно. — Не каждое пятно можно вывести. Иногда ты делаешь что-то настолько плохое, что несешь последствия до конца жизни и забираешь сожаления с собой в могилу. Такой вот хеппи-энд.

—Хм. Кажется, я знаю, о чем ты.

— Очень надеюсь, что нет.

— Прости, что не всадил тебе пулю в голову, когда имел такую возможность.

— Извини, что не догадалась попросить. Что привело тебя сюда?

— Был тут по соседству, прощался с прошлым. Вряд ли еще вернусь, вот и подумал, что надо забежать поздороваться.