Кавалеристы Мюрат и Бессьер были разозлены на Ланна после того, как Наполеон назвал их – за подзуживание к дуэлям – "глупыми крокодилами". Мюрат утверждал, что это как раз Ланн их "засыпал". Желая отомстить ему, вместе с Сультом они уговорили Ланна во время одной из кампаний представить императору необходимость отступления, в связи с "безнадежностью ситуации". Наполеон Ланна выслушал и, более удивленный, чем рассерженный, заявил, что впервые слышит из уст маршала слово "отступление", на что присутствующий при разговоре Сульт заметил, что это и вправду вещь неслыханная, которую нельзя ничем оправдать. Только после этого до Ланна дошло, что его обвели вокруг пальца и, вне себя от гнева, с места вызвал Сульта на поединок. О Бессьере Ланн тоже не забыл (в особенности, не забыл того, что тот в официальном рапорте обвинил его в краже трехсот тысяч франков из полковой казны) и его тоже вызвал рубиться на саблях.
Когда отряды Мюрата начинали действовать в сфере операций Даву или наоборот, каждый из этих маршалов отдавал своим людям приказ, запрещающий подчиняться каким-либо указаниям коллеги-маршала, что приводило к неустанным стычкам и к стратегическому бардаку. Как-то ночью Мюрат, после многочасовой борьбы с мрачными мыслями, неожиданно сорвался с места, выбежал из палатки и, с саблей в руке, побежал рубить Даву. Его штабные офицеры нагнали его на средине пути и с огромным трудом затащили назад.
В 1812 году Наполеон совершил глупость, подчинив корпус Даву Мюрату. Даву ответил на это так, как поступили недавно швейцарские таможенники, забастовка которых заключалась в том, что они чрезвычайно скрупулезно начали исполнять все свои регламентные обязанности, в результате чего на границах образовались гигантские пробки – Даву, в соответствии с уставом, начал подавать рапорта, даже самые срочные, по службе, то есть, через своего начальника Мюрата, в результате чего те весьма сильно запаздывали в головную штаб-квартиру. Рассерженный всем этим Бонапарте приказал Даву пересылать рапорты непосредственно ему, неосторожно добавив, что не всегда верит в то, о чем ему докладывает Мюрат. Даву моментально воспользовался случаем и заявил, что честь не позволяет ему служить под началом человека, которому император не доверяет. Отчаявшийся Наполеон уже хотел все повернуть назад, но было уже слишком поздно, так как оба маршала заскочили к нему в комнату и начали обвинять друг друга в неспособности, пораженческих настроениях и в саботаже. Монарх слушал их, перекатывая сапогом туда-сюда российское пушечное ядро, называя себя в душе последним идиотом.
В свою очередь, у Александра под Аустерлицем имелось два генерала, к которым можно было относиться серьезно: Кутузова и Багратиона. В удивительной степени те походили на упомянутых выше французских маршалов (исключая Даву), и уже до тридцати лет они могли ыть спокойны за то, что им не грозит небо у какого-либо из богов. Зная об этом, они не смиряли себя и в последующие годы карьеры, но в одном им нельзя было отказать: воевать они умел столь же храбро, как воровать и своевольничать, и в войне разбирались. Но ни это, ни факт, что между ними отношения были, как между собакой и кошкой, не меняло ситуацию ни на волосок – в этой игре они были мелкими картишками, точно так же, как и их французские коллеги.
Наполеон доверял оперативным способностям собственных маршалов только тогда, когда они действовали по отдельности. Но достаточно было им встретиться, и ему приходилось напрягать все силы, чтобы разделить их и сделать полезными, по крайней мере, в том смысле, чтобы они не слишком ему мешали. Под Аустерлицем это ему удалось – сражением он руководил лично[40]
, они же были передающими звеньями его приказов армии, что и сводило их роль до мелочевки.Александр, хотя о войне у него было понятие, вынесенное из родимой иконографии, поступил подобным образом, рассчитывая на вдохновение, высылаемое Провидением исключительно законным монархам. И потому, хотя перед тем назначил Кутузова главнокомандующим собственной армии, под Аустерлицем поступил с точностью до наоборот в отношении того, что Кутузов предложил перед сражением.
План Кутузова был весьма несложен: вообще не ввязываться в сражение, отступить подождать вступления Пруссии в войну или же – по крайней мере – дождаться идущую с востока российскую армию Беннигсена. Александр же хотел атаковать и отрезать Наполеона от Вены, но, выслушав старого солдата, заколебался. "Бог войны" почуял эти колебания и испугался, что добыча уйдет. И тогда уже он преобразился в Тальму.
Сыгранная им комедия была достойна Мольера. В категориях покера – это был обратный блеф. Типичный блеф заключается в то, что ты делаешь вид, будто бы имеешь сильные карты, в то врем, как ее и нет – так ты пугаешь противника. Обратный блеф должен противника заставить осмелиться – ты же делаешь вид, будто приличных карт у тебя на руках нет.
Самый красивый блеф во всем императорском покере был спектаклем в двух актах. Наполеон инсценировал эту постановку в двух частях 28 и 29 ноября 1805 года.