Императорский покер

Полный разгром российской гвардейской кавалерии вызвал перелом – центр неприятеля лопнул, и возвышенность Пратцен перешла в руки французов. А потом началась резня. Часть русских бежала через скованные льдом озера Менин и Зачаны. Французы подняли свои пушки на Пратцен, засыпали лед градом ядер и потопили сотни неприятелей. К пяти вечера все было кончено.

Русские потеряли сто восемьдесят пушек и от тридцати до сорока пяти тысяч )различия в источниках) убитыми, раненными и взятыми в плен (в том числе – восемь генералов). У французов было неполных полторы тысячи убитых и семь тысяч раненных. Генерал Ланжерон уже после битвы обратился к генералу Дохтурову:

- Видел я различные поражения, но подобного даже представить не мог.

Военные эксперты соглашаются с ним, называя Аустерлиц "вторым, наряду с Каннами Ганнибала тактическим шедевром в военной истории".

Царь Всея Руси сбежал с поля битвы, целый день и всю ночь мчал он в направлении собственной империи, теряя по дороге свиту, распыляемую по причине страха и темноты, пока не остался сам, отчаявшийся и обессиленный, на измученном коне. Советский историк Тарле написал, что во время этого бегства "Александр трясся как лист и, утратив контроль над собой, расплакался. И бежал он еще несколько последующих дней".

Наполеону в течении этих нескольких последующих дней тоже было нелегко. Маршал Даву в энный раз в течение собственной жизни проклял маршала Бернадотта, обвиняя того в нерадивости во время погони за неприятелем. Бернадотт пожаловался на маршала Бертье, который, по его мнению, специально прислал ему слишком мало кавалерии. Сульт в официальном рапорте потребовал наказать Даву за какую-то, одному лишь ему известную задержку. Мюрат, как обычно, желал обвинить Ланна в неспособности и завале всей операции, но вовремя припомнил, что с самого начала до конца это была операция Наполеона, причем – крайне удачная, в связи с чем он выискал целый мешок других, столь же достойных наказания преступлений Ланна. Ланн, в свою очередь, обиделся на императора за не слишком подробное представление его заслуг в бюллетене, выпущенном после сражения, и, не попрощавшись ни словом, выехал в родную Гасконь. Даже жаль делается коронованного надсмотрщика за этими волками.

У Бонапарте после Аустерлица не было оснований восхвалять фосок с маршальскими жезлами. В приказе по Великой Армии от 3 декабря 1805 года совершенно справедливо всю заслугу он отдал "картинкам" – простым солдатам ("Солдаты! Я доволен вами! (…) Вы показали им, что гораздо легче нас вызывать на бой и угрожать нам, чем побеждать нас"), благодаря которым он выиграл данный раунд императорского покера. Он убедил их в том, что они ведут крестовый поход против новых гуннов ("Нам необходимо победить этих наймитов Англии, испытывающих столь страшную ненависть к нашему народу!" – приказ от 01.12.1805), те же поверили и выдали из себя все возможное. К тому же он сам, стоя во главе них, в ходе этого крестового похода был в своей наилучшей форме. А вот маршалам тут было мало чего сказать.

Их время только должно было прийти.

РАУНД ТРЕТИЙ

Раунд маршалов и генералов

(Решающая раздача под Фридландом)

В КРИКЕ ПЫЛАЮЩЕГО АИСТА

Время маршалов и генералов в императорском покере пришло очень быстро – уже в 1807 году – и продолжалось оно ровно полгода. Речь идет о франко-российской войне Anno Domini 1807 на территориях прусского и российского раздела Польши, то есть о так называемой "первой польской войне Наполеона". В этом раунде командиры армий и корпусов по обеим сторонам столика из фосок превратились в фигуры и наоборот – теперь солдаты стали фосками.

До 1805 года, а конкретно – до Аустерлица, французский солдат представлял собой базовый устой Бонапарте, его режима и его игры. Связанный с ним более чувствами, чем дисциплинарно, и осознанный ("солдат-гражданин", знающий на память речи Марата, Дантона и Сен-Жюста под названием "Свобода, равенство, братство"), настоящий интеллигент среди солдатской континентальной братии, он посещал всю Европу за счет посещаемых стран и хвалился этим. А поскольку посещал их пешком, то под конец устал. Но отдыха все никак не было видно, зато все чаще ему угрожал отдых в земле, рядом с ранее захороненными боевыми друзьями. И вот это его начало поначалу беспокоить, а потом и злить.