Императорский покер

28 ноября в штаб-квартире царя Александра появился генерал Савари, адъютант Наполеона и глава французской военной разведки. Мина у него была непонятная, и все время он просил заключить мир, или, хотя бы, временное перемирие. В конце концов, ему удалось вымолить лишь то, что русские вышлют к Бонапарте своего человека для переговоров. Все удалось только лишь потому, что император Всея Руси, хотя и почувствовал себя весьма возбужденным душой, не перестал быть "хитрым византийцем" - он самолично желал проверить состояние слабости противника.

Глазами царя был его адъютант и наиболее доверенный сотрудник, двадцативосьмилетний князь Петр Долгорукий. Поскольку в данном спектакле он по воле Наполеона сыграл роль первого плана – роль арлекина – его следует представить поближе.

Долгорукие п прямой линии происходили от Рюрика, осознание чего представляло собой основу интеллигентности Петра Петровича Долгорукого. Пожиратель поляков и фанатичный пруссофил, несмотря на молодой возраст и замечаемую некоторыми умственную отсталость, он сделался при петербургском дворе одним из предводителей реакции и с высот данного поста яростно боролся с Чарторыйским. Александр доверял ему безгранично и использовал в самых важных дипломатических миссиях, в особенности, в Берлин, где как раз по наущению Долгорукого прусской полиции был передан список польских патриотов, которые прибыли выразить почтение Александру. Теперь, под Аустерлицем, этот вот царский любимчик должен был поставить точку над "і".

Повторный визит произошел 29 ноября. Князь Долгорукий, в своем парадном мундире, вез Бонапарте царский ультиматум, презрительно адресованный: «предводителю французов». Над разработкой этой вот формулировки, освобождающей от титулования "узурпатора" императором, в штабе Александра работало несколько человек, а достигнутый ними эффект был признан "победой перед победой".

Потомок Рюрика встретил корсиканца – усталого, грязного и покорного – возле передних французских постов. Бонапарте с поспешностью пажа выбежал навстречу Долгорукому и лично, обращаясь к нему переполненными уважения словами, повел к себе. По дороге Долгорукий лично мог наблюдать, как французские отряды спешно сворачивают лагерь и собираются отступать, как другие подразделения насыпают шанцы, обязанные это наступление прикрывать. Во время беседы он относился к Наполеону, словно "к боярину, которого должны сослать в Сибирь", стучал кулаком по столу и требовал безоговорочной капитуляции. Наполеон извивался, торговался и упрашивал, но когда Долгорукий заявил, что отступить французам разрешать лишь тогда, если Бонапарте незамедлительно пообещает отдать всю Италию, Вену и другую европейскую добычу, до него дошло, что комедия излишне насыщается дешевыми хохмами. Помня, что пересаливать не стоит, ибо у всего на свете имеются свои границы – даже глупость князя Долгорукова – Наполеон отправил сопляка коротким:

- И прошу меня не оскорблять! Я не согласен!

Долго еще после того, вспоминая свою роль, Наполеон смеялся и даже в официальных письмах называл Долгорукова "un frèliquet" (прощелыгой)[41].

Князь возвратился к своему царю и вечером того же самого дня представил тому рапорт, в котором, черным по белому, доказывал, что французская армия находится в состоянии полнейшего отступления, а впавший в истерику Бонапарте думает только лишь о том, как выбраться целым из авантюры, в которую сам же и влез. Тут перепугался Александр, и эти опасения имели идентичную основу, что и ранее у Наполеона – что добыча выскочит у него из-под носа. Охотнее всего, он атаковал бы сразу, но прожекторов к этому времени еще не изобрели, т возникло опасение, что победная армия наощупь попросту заблудится, тем более, что оба войска разделяло приличное расстояние.

В связи с этим было решено провести несколько организационных усовершенствований. Скомпрометированный "пораженец" Кутузов практически был отстранен от управления армией – руль своими "помазанными" руками взял сам император. После чего началось передвижение в сторону императора, и первого декабря армия остановилась vis a vis французов, на другом берегу ручья Гольдбах. И вновь ночь задержала операцию.

Той ночью в российском штабе на специальном совещании был вычерчен план завтрашней победы и детали погони за французами. Кутузов присутствовал на этом шабаше придурков, но собственное отношение к их концепции выразил столь же демонстративным, сколько и тривиальным образом – в самом же начале он заснул и сильно храпел. Возможно, именно потому, а еще в связи с плохим освещением от лучины, российский план был разработан крайне небрежно – в нем было полно ошибок, даже расстояния на картах были нанесены неверно, что привело к нескольким весьма неприятным для царской армии неожиданностям. Принципиальная же директива сводилась к двум вещам: всей силой следует атаковать самое слабое, правое крыло французов, после чего внимательно прослеживать за направлением бегства неприятеля.