У французов, скорее всего, уже нет сомнений, что супер-изменниками, спрятавшимися под маской «Парижского Приятеля» были месье Ноэль и Пьер Дару. Среди всего прочего, это нашло отражение в одной из лучших биографий Наполеона, написанной выдающимся французским наполеоноведом, Лефевром[70]
. Но стопроцентной уверенности иметь нельзя – на горячем их никто не поймал.Я и сам посвятил много времени, исследуя эту увлекательнейшую загадку в пятом раунде императорского покера. Возможность провокации со стороны французской разведки (такие голоса были[71]
) я отбрасываю – в рапортах "Парижского Приятеля" уж слишком много важных сведений и имен. Разыскивая – я нашел, как мне кажется, доказательство, перечащее критикам гипотезы об измене Дару и очередные предпосылки, которые данную гипотезу подтверждают.Ее критики утверждают, будто бы первый "Парижский Приятель", указывая в письмах к д’Антрагу свой возраст, сам эту же гипотезу низвергает – указанный возраст не совпадает с возрастом Ноэля Дару. Минуточку, месье, он этим возрастом жонглировал. В письме от 14 февраля 1804 года на одной странице он указал, что ему пятьдесят четыре года, а несколькими страницами дальше, что шестьдесят три. А вот теперь и предпосылки. Просмотренные мною рапорты второго "Парижского Приятеля" написаны очень красивым французским языком. Пьер Дару был известным и признанным писателем, автором нескольких исторических трудов (например, "Истории Венеции"), литературных работ (например, поэмы “La Cléopide”) и переводов Горация. Дело другое – близким приятелем Пьера Дару был знакомый д’Антрага, генерал Матье Дюма. И, наконец, третья, некий психологический фактор: как заявил прекрасно знающий его и работающий в его конторе кузен Пьера Дару, Стендаль (ну да, автор «Красного и черного») – Дару-младший, этот трудоголик и верный спутник "бога войны", буквально "болезненно боялся Наполеона"! Так вот – если из страха работаешь на кого-то сверх собственных сил, если это перерождается чуть ли не в болезненное состояние, тогда ты ненавидишь этого «кого-то», и уж наверняка не любишь. Это самая очевидная реакция, буквально биологическая, и не нужно быть психоаналитиком, чтобы это знать, Несмотря на все это, не надо считать, будто бы нам до конца известно, что и где в этой загадке красное, а что черное.
Правда, выигрыш в этой раздаче не принес Александру ожидаемых выгод, поскольку все усилия д’Антрага Наполеон разрушил своим мечом под Аустерлицем и под Фридландом, хотя с точки зрения престижа здесь имелось болезненное поражение императора французов. Что же касается самого д’Антрага, то перед Тильзитом он был уволен из российской разведки своим заядлым врагом, министром Румянцевым, перешел на службу к англичанам, осел в Лондоне и там же был убит в 1812 году в результате взаимных расчетов после неудачи операции "Шахматист"[72]
.То, что «Парижских Приятелей» не расшифровали и не встали на их след, навечно останется одним из величайших провалов наполеоновской контрразведки. Ефим Черняк верно написал, что "Наполеон был не только единственным и наиболее выдающихся военачальников в истории, но и как организатор разведки он на голову превышал большую часть своих противников". Но здесь надвигается следующее наблюдение: если наполеоновская разведка и вправду была производительной машиной, то контрразведка справлялась гораздо хуже. Французы сгорали в ходе добычи информации о противнике, и им не хватало огня для противодействий шпионам неприятеля.
Понятное дело, нельзя сказать, будто бы контрразведка Бонапарте вообще не предпринимала усилий с целью обезвредить д’Антрага. Ну так что с того, если д’Антраг тут же об этом узнавал. Осенью 1804 года в Дрездене появился французский офицер из армии Ганновера, полковник Саго, со специальной миссией. Он связался с тремя своими агентами: Пелагрю, Брюгсом и поляком Забеллой. Но каким образом его деятельность могла принести хоть какие-то результаты, если уже в декабре того же года "Парижская Приятельница" передала д’Антрагу… содержание рапорта Саго в парижский центр? Содержание этого рапорта предоставила ей мадам Копонс.
У российской контрразведки успехов было не больше, но у русских, по крайней мере, имелись конкретные, направленные подозрения. Адам Чарторыйский приказал д’Антрагу спросить у "Парижского Приятеля", являются ли шпионами французский консул в Москве, Лессепс, прусский дипломат, Ломбард и драгоман Фонтон. Удивительная вещь – "Парижский Приятель" вообще не ответил на этот вопрос, полностью его проигнорировал.