Империя и христианство. Римский мир на рубеже III–IV веков. Последние гонения на христиан и Миланский эдикт

Впрочем, вот – Лициний. Он тоже дарованием был обижен от природы, но хотя бы был упорен, отважен и стойко держался немногих простейших, но не лишенных разумности и эффективности приемов и так овладел ремеслом военачальника. Искусство стратега было ему недоступно, но ремесло – вполне, ведь ему можно научиться. Однако, и для ремесла в лихорадочной природе Максенция не нашлось места, поскольку в нем отсутствовала элементарная мужественность и хладнокровие перед лицом противника. На поле боя он впадал в нервическое состояние и лихорадочно отдавал один за другим приказы, непродуманные, основанные не на анализе ситуации, а на чувствах; приказы нелогичные, противоречившие друг другу. Наличие воли, более всего необходимое как политику, так и полководцу, у Максенция подменялось жестокостью. Вызвать страх он мог, но увлечь идеей – нет. Правда, эти обстоятельства не помешали ему провести успешное подавление восстания в Карфагене в 309-310 годах.

В Африке было много сторонников покойного Флавия Севера и, потерпев поражение в Италии, они были полны решимости сохранить на своей территории независимость от Максенция. В 308 году фригиец Александр, бывший на тот момент африканским проконсулом, был против своей воли провозглашен африканскими легионерами «императором». Контакты Африки и Италии были полностью прекращены и, соответственно, был прекращен и подвоз зерна в Италию, которая полностью зависела от него. Естественно, на Апенинском полуострове начались перебои с продовольствием. При всей примитивности Максенция даже ему было понятно, сколь опасно это для его власти. Высадка десанта в Африке была неизбежна.

Карфаген

Но напрасно искать во время военных действий иной инициативы Максенция, кроме требований предельной жестокости в отношении восставших: военными действиями занимались полководцы, в частности Руриций Помпеян. Но победа была достигнута и плоды ее Максенций присвоил. В Риме был организован триумф и не только жителей Италии удалось убедить в выдающихся способностях Максенция, которого всерьез провозглашали «новым Юлием Цезарем». И сам хозяин Рима, упоенный этим лестным сравнением, официально заявил, что он «пойдет по стопам великого основателя империи». Вряд ли это было только бахвальство. Правильнее видеть в этом политическую программу: установку на деспотию в пространстве всего Римского мира, а затем – и на военные походы в Галлию и Египет.

Откровенность Максенция заставила поспешить Лициния и Максимина Дазу примириться друг с другом. Правда, Максимин Даза тотчас начал тайную дипломатию, имея желание вступить в союз с Максенцием на условиях раздела империи между ими обоими на две части. Естественно, Константин и Лициний в этом разделе были «лишними фигурами». Удержать переговоры в полной тайне не удалось, и Лициний первым начал решительное сближение с Константином. В свою очередь, Константин поспешил с завершением подготовки к войне и на союз с Лицинием поспешил дать согласие и, более того, предложил скрепить его браком Лициния с Констанцией, своей сестрой.

Константин, хотя и готовился к войне давно, и все время с 306 года имел ее в своей памяти, но в полной мере вряд ли был готов. Хотя он располагал большими по численности, закаленными и испытанными в боях, беспредельно верными ему войсками, для вторжения в Италию он мог использовать только часть (не более половины) своих легионов. «Он не мог оголять границу, ввиду латентной опасности, исходящей от франков» – это утверждение Карла Криста требует уточнения.

Как ни старался Константин, он не смог полностью избавиться от опасности со стороны варварских племен, живших к востоку от Рейна. Рейнская граница, при том, что она была основательно укреплена и Константин десятки раз за последние лет пять одерживал победы, оставалась «уязвимым местом» во владениях Константина, которому при всех колоссальных усилиях, упорстве и полководческом даровании не удалось решить проблему агрессии лесных варваров.

Впрочем, задача эта, в пришедшем в движение мире и начавшемся Великом переселении народов и не имела решения. Готские племена, теснимые ледниками, уже покинули Скандинавский полуостров и расселились в Повисленье, потеснив оттуда венедов, которые, в свою очередь, войдя в Моравскую равнину, подвинули за Одер бургундов и вандалов. Это, в свою очередь, потревожило маркоманов (в верховьях Эльбы) и их западных соседей гермундуров. Следствие этого – нарастающее беспокойство вдоль Рейнской границы. Тенденция эта сохранится до конца истории Римской империи.

Франки были отнюдь не самыми опасными из соседей римлян. Большая их часть, впоследствии названная «салическими франками», уже проживала оседло в провинции Галлия Бельгика и активно романизировалась, защищая римские границы. В том числе – и от своих же родичей, оставшихся на правом рейнском берегу; их впоследствии будут именовать «рапуарскими франками». Куда опаснее были фризы и усипеты, жившие в низовьях Рейна, их южные соседи сугамбры и вышедшие на римскую границу (в районе современных Франконии и Швабии) маркоманы и гермундурии.