Константину не была свойственна ослепляющая идеализация прошлого и, соответственно, он не был подвержен парализующей рефлексии, что было характерно для Диоклетиана. В отличие от основателя тетрархии Константин, при всем его почтении к Риму, его истории и культуре, был весь устремлен в будущее и не собирался реконструировать то, что было разрушено временем и что уже доказало свою несостоятельность. Как политик, Константин был абсолютно рационален, холодно прагматичен, а значит настроен конструктивно. Он обладал немалым мужеством видеть ситуацию такой, какова она есть на самом деле. Он был, конечно, личностью харизматической, а это невозможно без могучего темперамента. Подобным темпераментом обладал и Галлерий, но ему недоставало масштабности ума, недоставало характера, который бы обуздывал стихийный темперамент, становившийся разрушительным вне концентрации на перспективной цели.
Характер Константина – литой, завораживающий своей монументальной цельностью, органикой ума, воли и интуиции, которые удивительно точно определяли стратегию поведения и строго дозировали проявления могучего темперамента. От своего отца, Констанция Хлора, Константин унаследовал уравновешенность и широту взглядов, но значительно превосходил его по решительности и способности концентрации на стратегических целях. Можно сказать, что Константин обладал исключительным комплексом качеств и он был единственным из своих современников, кто обладал подлинно историческим мышлением: не только «ретроспективным» или только «перспективным», а масштабным! Т. е. он обладал редким даром видеть всю полифонию ситуации совокупно и в упругой динамике времени и пространства. В основе этого качества лежала, конечно, особая культура мышления, где тренированный системный разум не двигается только в плоскости логических переходов, а способен видеть картину объемно.
То, что ему придется однажды выйти за пределы своего удела и вступить в борьбу с прочими тетрархами, Константин понимал, скорее всего, с самого начала, поскольку наивным человеком отнюдь не был. Не зря детство и юность его прошли в окружении таких персонажей, как Диоклетиан, Максимиан и Галлерий. В политике люди быстро взрослеют, случайные же погибают, и для наива и простодушия там места нет. Качества своих потенциальных соперников были Константину известны хорошо. Больше или меньше, но опасны были все. Более всех, конечно, сам «божественный август» Галлерий. После него – тандем Максимиана и Максенция. Флавий Север, хозяйничавший в Африке, Лициний на Дунае и Максимин Даза в Египте были опасны только как «сателлиты»[20]
и «марионетки» Галлерия.Было понятно, что всем этим правителям сейчас не до Константина, сидевшего на далекой периферии. Начиналась схватка за Италию. Если бы Галлерию удалось поставить в Риме своего протеже Флавия Севера, то он стал бы фактически доминусом (абсолютным хозяином) империи и очевидно следующим действием «божественного августа» (если ему не помешают персы на Евфрате или готы на Дунае) была бы смена власти на Западе. Следовательно, будущее Константина завело от итогов «битвы за Рим».
Логика, казалось, подсказывала Константину, что нужно немедленно всеми ресурсами помочь Максимиану и Максенцию. Однако их безоговорочная победа также была нежелательна и кроме того лишила бы Константина возможностей дипломатического маневрирования во взаимоотношениях с Галлерием. Политической задачей Константина, да и задачей элементарного выживания, было сохранение позитивной лояльности со всеми, до известного, конечно, времени.
Дизраэли принадлежит фраза: «В политике нет ничего, в чем не содержался бы решающий, поворотный момент. Не пропустить его и действовать в нем со всей решительностью – в этом искусство подлинного политика». Константин был «подлинный политик» и не хуже других знал, что «промедлить» или «поспешить» – смертельно опасно. До этого «решающего момента» следовало затаиться и быть «всем любезным».
Отец с сыном, Максимиан с Максенцием, Италию за собой удержали. Флавий Север погиб, Галлерию (как впрочем и Максимиану с Максенцием) было не до Константина – война могла вспыхнуть вновь в любой момент. Между тем, спор из-за власти рассорил победителей: Максимиан Геркулий, изгнанный отовсюду и загнанный в угол, нашел прибежище у Константина. И тот, идя навстречу желаниям Галлерия и Максенция, а равно и своей безопасности, добился от беженца вторичного отречения от власти и перехода в состояние частного лица.
Благородный жест, да к тому же и политически безупречный, – хороший политический дивиденд. Возможно, что амбициозный мастер многоходовых комбинаций Константин намеревался при случае использовать старого Максимиана, бывшего «августа Запада» как против Галлерия, так и против Максенция. Не случилось: Максимиан отплатил черной неблагодарностью мужу своей дочери за «политическое гостеприимство» и попытался захватить власть в Галлии. Фауста, его дочь и жена Константина, предупредила мужа об опасности. Максимиан погиб и был погребен в Марселе[21]
.