Империя и христианство. Римский мир на рубеже III–IV веков. Последние гонения на христиан и Миланский эдикт

Нельзя сказать, что поход Константина и его появление в Ломбардии[24] в начале сентября 312 года были неожиданными для Максенция. Неизбежность войны сознавалась всеми в пределах Римского мира. К ней готовились. Готовился и Максенций, создавая огромную армию. Именно для нее и потребовались те огромные средства, которые август решился получить путем массовых конфискаций, что, в свою очередь, потребовало установления в Италии режима жесткого террора. Террор окончательно рассорил Максенция с римлянами. Средства для создания огромной армии были собраны, но положение внутри Италии оставалось столь взрывоопасным, что весьма ограничило стратегию. Большая часть армии так и осталась в самом Риме и в его окрестностях – только ее присутствие не позволяло вспыхнуть восстанию.

Можно быть уверенным, что именно данное обстоятельство определило столь странную дислокацию сил Максенция: его многочисленные легионы ожидали противника в Лациуме[25]

и лишь треть из них, возглавлявшаяся префектом преторианцев Рурицием Помпеяном выдвинулась далеко вперед, в Цизальпинскую Галлию. Было ли в планах Помпеяна перекрытие альпийских перевалов – неизвестно. Во всяком случае, это было первое, что следовало бы сделать. Особенно если учесть, что Константин и Лициний заключили союз и, следовательно, нужно было ожидать вторжения не только армии из Галлии, но и из Паннонии или Иллирии.

Римский легион

Более крупным полководцем, чем Константин, на то время слыл Лициний, на счету которого было куда больше побед и имелся богатый опыт в управлении войсками. Он считался грозным противником, особенно если помнить о его суровой непреклонности, упорстве и бесстрашии, а также об авторитете, который он имел в легионах как полководец, вышедший из простых воинов. Этого «апологета воинской простоты», бывало, боялись до ужаса, но в то же время и уважали. Императоры и большие полководцы на то время уже перестали лично участвовать в бою, руководя движениями войск со стороны. Лициний же, не забывая свое солдатское прошлое и следуя примерам военных вождей еще республиканского Рима, сам возглавлял атаки, показывая пример завидного мужества и выдающихся качеств профессионального бойца.

Учитывая, что на дунайской границе в 312 году было затишье, а на рейнской границе было все еще неспокойно, и имея ввиду союз Лициния с Константином (это означало, что значительная часть галльских легионов останется на фронте от Батавии до Аргентората), Помпеяну следовало делать вывод, что основной удар будет нанесен именно легионами Лициния. В свою очередь это значило, что основные военные действия пройдут не в Транспадане (это западная часть Цизальпинской Галлии), а в Венетции (т. е. в восточной ее части).

Кроме того, собственно территориальных споров у Максенция и Константина не было, во всяком случае Максенций никаких деклараций по этому поводу не делал. А вот что касается владений Лициния, здесь Максенций был неосторожен, открыто заявляя свои права на Иллирию. А Иллирия – это сразу две провинции: Паннония и Далмация. Переход их к Максенцию автоматически передал бы в его руки и расположенные западнее приграничные провинции Норик и Реция. Т. о. Максенций собирался забрать у Лициния половину его владений. Понятно, что при неизбежном (на следующем этапе) союзе Максенция и Максимина Дазы у Лициния при одновременной войне на два фронта не оставалось шансов выжить.

Константин не должен был решиться взять на себя основное бремя военных действий, не располагая хотя бы равными с Максенцием силами. А таковых сил взять ему было неоткуда. Лициний же такими силами располагал и имел все основания для начала наступления. Вместе с тем, как ни стремительно готовился к войне Константин, как ни пытался он сохранить эту подготовку в тайне, сделать это не удалось. Да, впрочем, и невозможно сконцентрировать пять легионов у северо-западного подножия Альп незаметно. Соответственно, Максенций должен был готовиться к вторжению с двух направлений. Очевидно, Константин также представлял себе военную компанию осени 312 года как совместное вторжение.

О войне на Рейне, где себя так удачно проявил Константин (и эти пять лет были его пока единственным самостоятельным полководческим опытом), известно немного. Но полководческий «почерк» просматривается довольно ясно. Константин предпочитал действовать предельно быстро и решительно, но осторожно, заботясь о безопасности своих тылов и флангов, не растягивая коммуникации, не удаляясь от укреплений, складов и резервов. Он предварял свои действия тщательным сбором и анализом информации, заранее выстраивая план боевых мероприятий и стараясь последовательно его реализовывать. Война с варварами полна неожиданностей и, как следствие, предполагает со стороны римлян ответные импровизации. Но таковой тяги к экспромтам, всегда сопровождаемых риском, у Константина не наблюдалось. Его трудно назвать азартным полководцем, скорее, он был рассудочным стратегом.