Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

Из-за выбора этого критерия без охраны остались все памятники второй половины XVIII века, времен расцвета екатерининской архитектуры: шедевры Франческо Бартоломео Растрелли, Чарльза Камерона, Джакомо Кваренги и других. По сути, в теории мог быть снесен, например, почти весь архитектурный ансамбль Петербурга. Понятно, что этот критерий был подвергнут критике: большинство участников дискуссий вокруг министерского законопроекта выступали против каких-либо хронологических рамок или, в крайнем случае, предлагали избрать в качестве рубежа более позднюю дату. Русская эстетическая мысль Серебряного века отказывалась от националистических тенденций, господствовавших в 1870–1880‐х годах, в пользу прозападного неоклассицизма. В моду вошла архитектура XVIII и особенно начала XIX века[574], и даже те архитекторы, которые по-прежнему считали русскую архитектуру того периода «бессмысленным подражанием и искаженным упрощением»

[575] западных образцов, выступали за то, чтобы включить в категорию охраняемых все памятники той эпохи[576]

. Тем самым было признано отсутствие «абсолютной художественной ценности» у исторических памятников различных эпох[577].

Развитие истории искусства и археологии, как и стремительное изменение художественных вкусов, свидетельствовали о том, что объекты, в настоящее время считающиеся не имеющими ценности, уже спустя несколько лет могут восприниматься как бесценные. Кроме того, расплывчатость критериев оценки в этой сфере вызывала у людей страх перед необратимыми ошибками, тем более что, по мнению архитекторов и археологов, истинные сокровища России еще не были обнаружены. Подобно тому как охрана естественных ресурсов вызвала к жизни кампанию по изучению, измерению и нанесению на карту лесов, рек и богатств, скрытых в недрах, так и формирование художественного достояния началось с попыток учета культурных богатств отечества. Собственно говоря, крупномасштабное изучение архитектуры и искусства русских губерний началось лишь в 1880‐е годы (архитектор В. В. Суслов, в 1870–1880‐х годах путешествовавший по Русскому Северу, вспоминал об этой экспедиции как о единичном начинании, почти не получившем поддержки со стороны Академии художеств[578]). Однако в начале 1900‐х годов оно превратилось в настоящий крестовый поход. Помимо деятельности местных историков, столичные археологические организации – такие, как Императорская Академия художеств, Императорская Археологическая комиссия, Московское археологическое общество и другие – поручали своим членам описывать и фотографировать церкви и сокровища, хранящиеся в их ризницах, частные особняки и имения, городские стены и крепости. Как сообщал архитектор и реставратор П. П. Покрышкин, с 1903 по 1913 год он провел в дороге 3 года и 2 месяца, покрыв 166 318 верст расстояния и сделав 13 512 снимков[579]

. При этом он считал, что исследование памятников русской старины далеко от завершения («Какой же чародей сможет быстро (чуть ли не в три года) составить списки всех древностей в необъятном нашем государстве, когда нет у нас даже полных списков населенных мест и точных географических карт? Несомненно, для этого потребуются столетия»[580]), и резко возражал против разделения исторических памятников на главные и второстепенные, как предлагалось в одном из проектов закона об охране памятников. Таким образом Покрышкин, как и многие из его коллег, полагал, что охране подлежат все памятники без исключения[581]. «Следует охранять решительно все древние памятники старины до последней возможности; до описания и исследования всех церквей невозможно сказать, какие из них особенно важны для науки и искусства», – заявил на заседании комиссии по архитектурной реставрации при Московском археологическом обществе А. А. Спицын[582]. Его слова отражали лозунг профессиональных археологов начала 1900‐х годов и в то же время говорили о крайнем сомнении в тогдашнем уровне профессиональных знаний.