Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

Археологи, полагая, что «русские захолустья еще почти не исследованы относительно памятников старины», призывали профессиональные учреждения и организации командировать своих студентов, преподавателей и специалистов в отдаленные края страны с целью нанесения памятников на карту, их обмера и фотографирования[592]

. Фотосъемка и составление планов нередко были единственными возможными способами учета исторических памятников, находившихся в частной собственности, защищенной законом от посягательств: архитекторы, не имея возможности воспрепятствовать разрушению частных особняков или дворцов в дворянских имениях, умоляли владельцев хотя бы за несколько дней уведомлять их и позволять им составлять описания памятников, намеченных для сноса. Понятно, что одержимость архитекторов учетом не привела к немедленным успехам в деле охраны памятников и по этой причине породила определенный скептицизм

[593]

. Тем не менее в России охрана памятников не могла обойтись без их регистрации. Вера в необходимость учета и регистрации глубоко укоренилась в административном этосе чиновников: неучтенные объекты не существовали и в их отношении нельзя было предпринять никаких действий. Например, когда в 1916 году археологические общества и члены Государственного совета обратились в Министерство внутренних дел с прошением о прекращении экспорта исторических памятников, после начала войны принявшего беспрецедентные масштабы, и об объявлении всех памятников государственной собственностью, министерство ответило, что такие юридические меры невозможны из‐за отсутствия зафиксированного в законе определения «памятника» и полного реестра этих объектов. Как подчеркивалось в докладе министерства, национализации должна предшествовать регистрация[594]. Спустя два года советское правительство объявило все памятники искусства и истории государственной собственностью, избрав полностью противоположную стратегию: сперва завладеть и лишь затем учитывать.

Сходство между рвением, проявлявшимся представителями естественных наук и археологами при составлении карты общественного достояния, подтверждает, что оба процесса – превращение русского художественного наследия и природы страны в «общественную» собственность – осуществлялись в рамках одного и того же реформаторского проекта. Реализация этих инициатив ставила одинаковые юридические вопросы о собственности и ее пределах, а также о праве экспертов покушаться на частное имущество. Эксперты подавали программу выявления, регистрации и описания памятников, а также картографирования и одновременного формирования национального культурного достояния как по сути своей модернизаторскую и прогрессивную идею, способную мобилизовать культурные ресурсы нации. Они пытались институционализовать культурное значение памятников посредством законов и принудить владельцев памятников к признанию особого статуса своей собственности как объектов национального наследия. Как недавно указывал Андреас Шёнле, «наследие подразумевает ту или иную форму коллективной собственности, если не юридически, то хотя бы символически, и тем самым порождает к жизни коллектив или сообщество»; оно «декларирует наличие ценностей, выходящих за рамки частной собственности» и «дает начало гражданским группам, мобилизующимся на защиту значимых объектов»[595]. Как мы уже видели в случае охраны природы, идея превращения тех или иных вещей в общественную собственность требовала как символических, так и юридических изменений, а попытки ее осуществления влекли за собой политические и правовые разногласия. В большинстве случаев наделение какого-либо объекта, будь то произведение искусства или памятник истории, некой «дополнительной» культурной ценностью означало для его владельцев не прибыль, а убытки, поскольку подразумевало ограничения на использование данной собственности, нередко противоречившие той цели, для которой она изначально предназначалась, или перемещение произведений искусства из их прежних обиталищ в новые музеи и галереи. Соответственно, формирование национального достояния, точно так же как и попытки охранять природу, провоцировало сопротивление со стороны собственников.