Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

Аналогичная участь постигла десятки подобных прошений, к большому огорчению священников и прихожан. В большинстве случаев приходы предполагали строительство новых церквей на месте старых, потому что не имели земли для нового строительства и денег для покупки земли с целью перенесения на нее старой церкви, как нередко предлагали археологи. В маленьких сельских приходах остатки старых церквей прежде использовались при строительстве новых церквей, поскольку у приходов не было денег на покупку новых строительных материалов. Так, крестьяне села Пески Лубенского уезда Полтавской губернии продали часть своего выгона и обложили себя дополнительным исповедным налогом, чтобы собрать деньги на новую церковь. Тем не менее Императорская Археологическая комиссия отклонила их прошение о разборке старой церкви 1788 года постройки. В ответ на это решение уездный предводитель дворянства Иван Леонтович обратился в комиссию с прошением о том, чтобы та возместила крестьянам с таким трудом собранные ими 18 тыс. рублей и взяла на себя содержание старой церкви. «Если наука или искусство заинтересованы сохранением какого-либо памятника старины, то такой памятник должен быть приобретен и сохраняем за государственный или общественный счет»[624], – полагал Леонтович. Эта точка зрения носила сходство с аналогичными требованиями дворян, чтобы государство покупало «охраняемые леса». Архитектор А. В. Щусев в ответ на упреки местных энтузиастов назвал их готовность сносить и перестраивать «ослеплением»

[625]. Комиссия не стала менять свою позицию и сохранила этот интересный пример южной деревянной архитектуры для потомства (эта церковь существует и по сей день).

Прихожане и священники нередко считали реставрацию старых церквей пустой тратой денег, так как старые церкви были для них слишком малы; однако получить разрешение на расширение соборов было так же трудно. Преображенская церковь в селе Сивково Можайского уезда Московской губернии, имея общую площадь в 90 кв. метров, обслуживала 2310 прихожан. Местный священник жаловался, что в воскресенье 12 марта 1906 года женщины-прихожанки принесли в церковь пятьдесят крикливых младенцев и что в переполненном и душном помещении церкви богослужения практически невозможны. Прошение прихода о выдаче разрешения на перестройку церкви шесть лет пролежало на столах Московского археологического общества и Императорской Археологической комиссии, и в итоге было решено снести все внешние стены церкви, чтобы расширить ее и улучшить вентиляцию[626]

. Еще одним способом увеличения размеров церкви, ставшей слишком маленькой для растущего населения прихода, была пристройка дополнительных приделов, но получить разрешение на такую реконструкцию было невозможно. В свою очередь, архитекторы подозревали священников и жертвователей в алчных помыслах: новые приделы позволяли устраивать в церкви больше праздников в честь святых-покровителей, что приносило ей дополнительный доход, в то время как ктиторы могли получать «медали» от епархиальных властей за пожертвования на реставрацию[627].

Собственно говоря, во многих случаях решение об охране старых церквей, как признавали археологи[628], исходило из идеи о ценности любых старых зданий, или de bene esse

. Именно так обстояло дело в случае маленькой деревянной церкви в Чакольском приходе Пинежского уезда Архангельской губернии, построенной в 1707 году: в 1857 году она начала разрушаться и все службы были перенесены в другую церковь. В 1884 году церковь была объявлена «брошенной»: иными словами, Православная церковь больше не считала ее местом для богослужений, хотя церковное здание никуда не делось. В 1910 году у него провалилась крыша, а в 1912‐м консистория обратилась в Императорскую Археологическую комиссию за разрешением о разборке здания. Согласно официальному описанию церкви, составленному в консистории, церковь не подлежала реставрации и, что более важно, не заслуживала ее. Как указывалось в отчете, церковные иконы были «старинного, глупого на раскольничий лад писания, оперхалые, к употреблению никуда не годные, огню блюдомые»; «Иконы есть как доски, но кто изображен на них понять нельзя и не видно даже в бинокль»[629]. Впрочем, среди археологов и архитекторов деревянные церкви Русского Севера считались уникальной особенностью русского православия, не имеющей аналогов на Западе и по определению заслуживающей охраны. Таким образом, источником представлений о ценности церквей являлись две разные идеи; в глазах официальной церкви старообрядческие церкви и иконы не представляли никакой ценности; напротив, для экспертов здания и иконы, созданные до середины XVII века, были самыми ценными объектами. Императорская Археологическая комиссия отклонила просьбу о сносе церкви, хотя вопрос о том, кто должен ее реставрировать и содержать, остался открытым.