Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

Ни Императорская Археологическая комиссия, ни Московское археологическое общество не обладали авторитетом и средствами для того, чтобы оказывать приходам финансовую поддержку, и обязанность содержать старые церкви наряду со строительством новых ложилась на плечи самих прихожан или, в случае монастырей, на монастырскую братию. Понятно, что отказ в выдаче разрешений на реставрацию, реконструкцию и снос церквей приводил к серьезным конфликтам между духовенством и археологами. По мнению архитекторов, «никто так усердно и так безнаказанно не разрушает наших древних памятников как духовенство, в особенности духовенство невежественное, которым изобилуют наши провинции и села»[630].

Графиня П. С. Уварова (после смерти своего мужа, А. С. Уварова, она в 1884 году встала вместо него во главе Московского археологического общества) требовала принять меры против «варварского своеволия монахов», в то время как священники сравнивали рвение экспертов с «идолопоклонством» «перед каждым древним кирпичом или каждой архитектурной завитушкой», не позволявшим церкви удовлетворять духовные нужды своей паствы. Более того, требования экспертов о строительстве новых церквей нередко были неисполнимыми, так как для этого не было «ни денег, ни места». Отец-настоятель Новоспасского монастыря архимандрит Макарий требовал пересмотреть полномочия экспертов, призывая установить стандарты, «обусловливаемые не одним мертвым служением старине, но и высшими побуждениями религиозно-церковной жизни»[631]. В 1915 году Синод в конце концов решил освободиться от обременительного контроля со стороны экспертов: особая комиссия размышляла над тем, каким образом «устранить затруднения при перестройках и ремонтах церквей, имеющих археологическое значение», при сохранении необходимости получать разрешение от Императорской Археологической комиссии. Синод декларировал приоритет духовных потребностей паствы, требовавших, чтобы памятники истории были пригодны для богослужений, и сохранил за собой право аннулировать решения Императорской Археологической комиссии, запрещавшие реставрацию, путем непосредственного обращения к царю[632]

. Комиссия пыталась протестовать («в России не ограничивать нужно круг памятников, подлежащих сохранению, но всеми силами расширять, не ослаблять veto в делах разрушения древностей, но укреплять»[633]), но на самом деле в этом не было никакой нужды, поскольку новые положения о реставрации так и не вступили в силу.

ПРАВОСЛАВНЫЕ ИКОНЫ: RES PUBLICAE ИЛИ RES DIVINAE?

В случае движимых «памятников» – рукописей, икон, церковной утвари, украшений – археологи не довольствовались защитой этих объектов от уничтожения или неумелой реставрации. Они полагали, что наиболее ценные из этих вещей вовсе не должны использоваться в ходе богослужений или содержаться в церковных ризницах, и предлагали поместить их в специальные хранилища и музеи. Идея национализации искусства впервые прозвучала в ходе борьбы между церковными властями и археологами за право хранения и реставрации религиозного искусства. В середине XIX века, когда обозначился этот конфликт, публичных музеев было очень мало; однако уже к рубежу веков десятки частных собраний и ряд публичных музеев русского искусства и истории вели борьбу за узкий рынок религиозного искусства, в то время как Православная церковь стремилась сохранить монополию на хранение и демонстрацию реликвий старинного искусства и религии.

Претензии церкви имели определенный смысл, поскольку в монастырях допетровской России, в самом деле, хранилось намного больше старых документов и ценностей, чем в государственных хранилищах. Впрочем, в XVIII и начале XIX века церковь начала утрачивать право распоряжаться своим материальным наследием по собственному усмотрению. В 1853 году до Петербурга дошли слухи о расхищении сокровищ московских монастырей, и Николай I приказал обер-прокурору Синода графу Николаю Протасову провести инспекцию всех церковных и монастырских хранилищ. В ходе инспекции выявился хаос и беспорядок в церковных ризницах, что подорвало авторитет церкви как хранительницы материальных носителей исторической памяти и привело к открытому конфликту между светскими и церковными властями, во главе которых стоял влиятельный московский митрополит Филарет Дроздов[634], по вопросу о том, кто и каким образом должен охранять реликвии веры и истории.