Империя вампиров

Поэтому когда они приходят, то приходят совершенно тихо.

Так они и напали на нас тогда, в Винфэле: красноглазая орда неслась на наши хлипкие укрепления совершенно, сука, беззвучно. Вот эти инстинкты никуда не пропадают, звериные импульсы, живущие в сердце каждого: спариваться, убивать, кормиться… и так по кругу. Безмозглые врезались в заваленные проломы, пытаясь прорваться, а те, которые подгнили не так сильно и были поумнее, разделились и бросились искать обход, иной путь за стену, из-за которой доносился манящий запах бурдюков с кровью.

– Их слишком много! – прокричал Диор.

– Просто закидывай их святой водой! – ответил я.

Мальчишка метнул в толпу очередную винную бутылку. Зазвенело, а следом раздалось шипение, как от жирного бекона на сковороде. Мы заняли мостки над воротами, у которых скопилось больше всего порченых: мальчишка забрасывал их освященной водой, а я рубил самых наглых, пытавшихся влезть наверх. Сирша на востоке стреляла в страшилищ подожженными стрелами, а Хлоя рядом с ней метала вниз бутылки. Беллами с Рафой заняли западные мостки: бард вооружился арбалетом, священник забрасывал тварей бутылками и молитвами.

Порченые горят, как пожар жарким летним полуднем, и зажигательные стрелы прекрасно делали свою работу. Да вот беда: стрел у нас было меньше, чем вампиров под стенами. Святая вода жгла нежить, словно «Жупел», но даже тела слабейших из птенцов от нее лишь становились мягче – во всех местах, кроме головы. Впрочем, и бутылки у нас тоже заканчивались. Это был лишь вопрос времени, когда они…

– Габриэль!

Над городом разнесся звенящий от страха голос Хлои, а вслед за ним – и пение серебряного рога.

– Шило мне в рыло, – выругался я. Провернув запал одной из последних серебряных бомб, я бросил ее в самую гущу порченых. Взрыв полыхнул небольшим солнцем: в воздух полетели оторванные конечности, животы полопались, а глаза мне защипало от серебряного щелока.

– Сдержишь их?

– Постараюсь! – Диор метнул вниз еще бутылку. – Иди спасай ее!

Я спрыгнул на снег с высоты в двадцать футов и побежал на зов Хлои. Они с Сиршей стояли на мостках, зажатые с обеих сторон горсткой порченых, которые сумели перебраться через стену. Хлоя отбивалась яростно: в одной руке сребросталь, в другой – семиконечная звезда. Знак пылал белым пламенем, освещая и бурю вокруг, и порченых. У сестры за спиной, отбросив лук, билась секирой и щитом Сирша. Свирепая оказалась сучка, а Доброта хоть и не была посеребренной, неживую плоть рассекала, точно раскаленный клинок – снег. Однако, защищая мостки, девушки позабыли о проломе, и вот порченые пробились в город, втекая внутрь немым потоком.

Я бросился на них. Во мне полыхал кровогимн, а Пьющая Пепел ощущалась в руке, точно перышко. Клинок не пел и не крал души, лишь бормотал нечто похожее на рецепт грибного супа, но неживую плоть вспарывал, как бумагу. Мелькнула рыжая молния – это из темноты выскочила Феба и, накинувшись на какого-то несчастного паренька-фермера, оторвала ему башку. Сверху свалился еще мертвяк: мозгов ему хватило, чтобы заорать, когда Сирша отрубила ему ноги ниже колена и сбросила с мостков.

– Где Диор? – прокричала Хлоя.

– У ворот!

– Одного его оставил?

«Четыре столовые ложки сливочного масла…» – шептала Пьющая Пепел.

Щеря клыки, я зарубил еще одного порченого, и тот повалился в снег.

– Да все с ним хорошо! Ты бы лучше…

– Угодник! – послышался крик издалека. – Де Леон!

– Беллами? – вскричала Сирша.

– Я сбегаю за ними! Отступайте во внутренний круг! – бросил я. – Большое пожалуйста!

«Одна столовая ложка растительного масла…»

– Приведи Диора! – попросила Хлоя. – Габриэль, остальное неважно!

– Проклятье, идите уже! Я их всех заберу!

– Феба, пшла! – Сирша развалила череп одному порченому и, развернувшись волчком, выпустила кишку другому. – Живо!

Я метнулся в темноту, смахивая кровь с глаз. Львица мчалась впереди, быстрая, как молния. Перебежав главную улицу и перемахнув через баррикаду, я глянул в сторону ворот. Диор швырял вниз бутылки и победно орал:

– Отсосите, су…

– Лашанс, отступаем!

– Они же не пробились!

«Мелко нарезать д-две луковицы…»

– Дай передохнуть уже, Пью! А ты, мальчишка, тащи свой тощий зад за баррикаду, пока я тебя сам нежити не скормил!

Сердце у меня в груди грохотало. Я пронесся извилистым переулком к западному пролому, а впереди уже виднелось призрачное свечение и слышались звуки убийства. Доносилась вонь паленой плоти. Выбежав из-за угла, я резко остановился и заслонил глаза рукой.

Отец Рафа стоял, точно маяк во тьме, сжимая в тощей руке серебряное колесико. На сером снегу лежали четкие тени от ослепительного света, что испускал символ веры. Рядом со священником стоял Беллами: в одной руке меч, в другой – горящий факел; из глубокого пореза на лбу у него текла кровь.

– Господь – щит мой нерушимый! – кричал Рафа. – Он – пламень, сжигающий всякую тьму!

«Впечатляет», – шепнула Пьющая Пепел.

– Тебя спросить забыли, – ответил я, срубая башку еще одному порченому.