– Заткнись, Пью, – прошипел я.
Клинок верно подметил: старый Рафа был великолепен. Стоило его свету коснуться порченых, и они отскакивали, будто обожженные яростнейшим пламенем. Но свет падал лишь туда, куда направлял его священник; Беллами как мог прикрывал ему спину, словно дубиной, отмахиваясь от тварей факелом. Однако этих двоих окружили.
Я бросился во тьму, рубя холоднокровок направо и налево и перекрикивая ветер:
– Бушетт! Рафа! Сюда!
Священник с бардом устремились в проход, который я им прорубил, и дальше – в переулок у меня за спиной. Я побежал за ними, заслоняя глаза рукой от света колеса в руке прикрывавшего наше отступление Рафы. Порченые бросились врассыпную, ища, как бы подобраться к нам; прочие же наступали на пятки. Беллами помог Рафе перелезть через баррикаду; при этом старик охал и хватался за грудь. Я отбивался от бежавших сразу за нами порченых – девицы с вишневыми кудрями, солдата с покрытыми шрамами руками, пожилого мужчины, голого и сутулого, – не думая о том, кем они были, но лишь о том, во что они превратились. Пылая ненавистью к холоднокровке, который все это устроил.
– Габриэль! – окрикнула меня Хлоя. – Почему ты не в серебре?
Я не стал отвечать, продолжая рубить упырей на баррикаде. Ряды их редели, но слишком медленно. Не ведая страха, не думая, они кидались на деревянные преграды, карабкались вверх. Со стороны ворот прибежал Диор – ведя за собой толпу уродов, – с ловкостью танцора перескочил через баррикаду и приземлился на ноги.
– Диор, жми назад в собор!
– Я не брошу тебя, сестра Хлоя!
– Диор, Бога ради, делай что велено!
Мальчишка, не слушая ее, ударил кинжалом в глаз порченого. Хлоя с Сиршей бились спина к спине: сестра прикрывала рубаку, а та громила нежить. Феба орудовала за пределами баррикады: рвала мертвяков в лоскуты и снова исчезала в темноте. Порченых постепенно становилось меньше, их тела устилали землю у моих ног. Прищурившись, я уже мог разглядеть свет в конце тоннеля.
Но вот, как это случается, спустилась тьма.
Кучка нежити поумнее пробралась по крышам и посыпалась прямо на нас. Диор успел еще выкрикнуть предупреждение, взмахнуть серебряным ножом, но тут же завизжал, когда на него накинулись мертвяки. Тогда Рафа и Хлоя направили свой священный свет в его сторону.
Порченые отпрянули от Диора и поползли, поползли прочь, но при этом сами священник и сестра остались без прикрытия сзади. Феба с Сиршей сдерживали натиск, а вот Беллами, вооруженный одним лишь факелом, не справился: порченые перевалили через баррикаду, погребли его под собой и стали рвать зубами. Бард завопил. Дальше, как костяшки домино, пали и остальные члены отряда: какой-то резвый парнишка, оскалившись в чернозубой улыбке, вскочил на спину Рафе. Священник взревел, когда старое тело подвело его: колесо, мерцая серебром, вылетело у него из руки.
Рафа завопил: «Господи, спаси!» – а мальчишка зубами порвал ему шею. Пьющая Пепел снесла порченому голову – та улетела во мрак, – и он, булькая, упал. Беллами, руки и лицо которого были в крови, еще отбивался, постепенно скрываясь под горой мертвецов. Я прорубился через них, тогда как рядом со мной работала сребосталью, громко цитируя книгу Клятв, Хлоя:
– «Поворотитесь же, о неверные князья человеческие! И узрите царицу вашу!»
Все зря. Рафа и Беллами уже погибли: им разорвали шеи, вскрыли, как любовные письма, артерии. А мы, помогая им, забыли про Диора: мальчишка завопил, падая в снег под весом ловкого и скользкого от крови чудовища. Он бил и бил кинжалом, но на него навалился еще мертвяк; мальчишке заломили руку за спину, и его крик огласил ночь; порченые молотили Диора и глубже впивались зубами, точно хищники.
– Диор!
Я услышал некий звук, будто что-то сдвинулось. Словно земля всколыхнулась, а потом и все, что на ней: и люди, и звери, и те, кто не был ни тем ни другим, – и мир затаил дыхание. Навалившиеся на мальчишку порченые покачнулись, словно от удара десницы Божьей. Я, выпучив красные глаза, смотрел, как их жадные глотки озарились белым пламенем. Потом и сами порченые сгинули, словно сушняк в пожар давно забытым знойным летом. Миг – и пиявки завопили, будто вспомнив, что такое боль, и превратились в столбы пламени.
Они шипели, сгорая до костей и обращаясь в прах, и за звуками, с которыми лопались животы и трещали кости, я расслышал в голове серебро. Это Пьющая Пепел вскричала:
И я бросился на оставшуюся нежить. Одним хватило мозгов бежать, другие стояли пнями в сиянии пламени. Мы с Фебой и Сиршей прикончили их. Несколько мгновений – и прилив обратился вспять; кто бежал, скрываясь в буре, а кто распластался в пропитанном кровью снегу у наших ног.
– Диор! – Хлоя подбежала к мальчишке и упала рядом с ним на колени. – Боже мой, ты как?