– Мне нравится твоя новая монахиня. Она чуть ниже той, другой. Ну, как она на вкус?
Получив от него удар, я отлетел назад и, щеря клыки, скользнул по мосткам.
– Впрочем, нет, не говори, – улыбнулся он. – Сам скоро выясню.
Завопила Хлоя, вскрикнул Беллами. С фланга зашло еще больше порченых: они теперь лезли на восточную стену. Барда ударили сзади, и он выронил арбалет. Нежить напала на него с двух сторон сразу, и он в отчаянии скинул со спины лютню, окунул этот прекрасный инструмент из кровокрасного дерева в бочку с огнем и стал размахивать им как дубиной.
– Назад, сволочи, НАЗАД!
Нежить захлестывала нас: их набежало слишком много и, ведомые владыкой-пиявкой, они были слишком умны. Я в отчаянии кинулся на Дантона: его клинок вошел мне в живот и вышел из спины, но я наконец взял его за горло.
Дантон перехватил мое запястье, и я лишь чиркнул пальцами по его коже. Рванулся вперед, зарычал, но эта сволочь, раздувшаяся от крови убиенного, с красными губами и налитыми глазами, оказалась сильнее. Мои кости затрещали, и я осознал, как же кошмарен противник.
Я умирал с голоду, я ослаб, а он был сыном Вечного Короля: на плечах – мантия ночи, в руках – полная сила и власть.
– Не сегодня, – улыбнулся он.
Мое запястье треснуло, как веточка, клинок в животе провернулся. Кричал Рафа, призывая Беллами: «Беги! БЕГИ!» Бард вскрикнул, разбив лютню о плечо мертвяка, и тут же толпа нежити свалила его с ног, впилась в него зубами. Ожерелье с нотами лопнуло, и они полетели в ночную тьму.
– БЕЛЛАМИ! – прокричала Хлоя.
Я хватил ртом воздух, когда Дантон приподнял меня на клинке, и сполз до самого эфеса.
– Ты задолжал мне кровь, де Леон. И кровью расп…
В шею Дантону со звуком расколовшегося камня врезалось лезвие секиры. Дантон зарычал и, развернувшись на месте, стряхнул меня с сабли. А я, летя по воздуху, услышал вопль Сирши. Размахивая руками и ногами, я врезался в мозаику и расколол ее, словно стеклянную. Треснули ребра, я ощутил привкус крови во рту и увидел перед глазами черные звезды.
Сирша сошлась с Дантоном на стене. Вот она вырвала из его шеи Доброту – после удара, которым срубила бы иную голову или развалила бы до корней дерево. Однако Велленский Зверь был Железносердом-старожилом, кожа которого – камень, пусть Сирше и удалось немного повредить ему горло: от раны жилками по бледному мрамору разошлись трещинки. Тогда она ударила в лицо щитом и ткнула секирой в брюхо. В глазах вампира полыхнула ярость.
Высококровка покачнулся под яростным и бесстрашным натиском. Они все еще бились, когда ко мне, сжимая в руке окровавленную сребросталь, подбежала Хлоя и крикнула: «Габриэль, вставай!» Она подняла меня на ноги; левая рука у меня была сломана, в правой я с трудом удерживал Пьющую Пепел. Рафа же, вскинув ладонь с колесом, кинулся спасать Беллами: нежить с шипением разбежалась, когда он приблизился к раненому барду. Во рту у меня плескалась кровь, части сломанных ребер терлись друг о друга, и все же я, подняв взгляд, увидел, как Сирша раскрутилась в вихре рыжевато-белокурых косичек и в очередной раз обрушила на Дантона удар Доброты.
– Ни один муж не убьет меня, вампир! – хищно скалилась рубака, вонзая секиру ему в плечо. В лицо ей брызнула кровь. – И никакой дьявол не покусится!
Дантон схватил Сиршу за руку, не давая выпустить топорище.
– А я не дьявол и не муж, – сказал вампир, выбил у нее щит и занес руку для удара. – Я принц вечности.
Полоснув Сирше по шее когтями, он разорвал ей глотку.
Брызнула яркая багряная кровь. Феба оторвалась от растерзанного мертвяка и взревела при виде пошатнувшейся хозяйки. Хлоя с криком протянула руку в ее сторону, а Рафа в ужасе взирал, как Дантон запрокидывает голову, со смехом подставляет лицо двойному фонтану крови из шеи рубаки.
Сирша в окровавленной коже упала на колени. Она схватилась за растерзанное горло и в недоумении выпучила глаза. Феба, рыча в непостижимой ярости, взлетела на мостки к хозяйке. Рафа же вскинул ладонь с колесом и, отступая к собору, кричал:
– Хлоя! Назад! Уходи!
Врата пали, и внутрь хлынули порченые. Еще больше их посыпалось на меня с восточной стены. Шкуру мне рвали зубы и когти. Рубя и раздавая в отчаянии удары, я услышал звериный визг ужаса, и мимо меня, попутно сшибая наступающих порченых, пролетело нечто крупное. Это была Шлюха, которую ввергли в панику порченые и пламя. Кобыла вырвалась из стойла и живым копьем летела сквозь нежить к взломанным воротам. Я не винил ее: пусть хоть один из нас переживет эту ночь. Зато она купила мне драгоценные мгновения – я поднялся на ноги и поковылял к собору.
– Удачи, девочка. Жаль, так и не дал т-тебе кличку получше…
Хлоя ухватила меня и потянула сзади, одновременно рубя нежить мечом. Я шел, задыхаясь и орудуя Пьющей Пепел: одному порченому снес башку, другому кисти рук и тут же, развернувшись, разрубил его пополам снизу вверх, от бедра.
Запнулся и толкнул Хлою дальше.
– Давай в собор!