Империя вампиров

– Приношу свои извинения, Габриэль де Леон.

– Принимаются, Диор Лашанс. И ты прими мои.

Она изобразила милую коварную улыбочку. Затем развернулась и легко, будто сбросив бремя с плеч, подошла к окну. Взглянула на бледный рассвет, на вытертую кожу пальто, в которое куталась.

– Знаешь, это твое пальтишко внушает определенную долю страха окружающим и всякое такое, но до отъезда мне надо бы разжиться собственным. То, что ты такой, высокий, мрачный и расписной, идет тебе на пользу, но ты в одной этой своей блузе, небось, жопу отморозил уже. К тому же на севере будет холодно, как у снежного человека в мошонке.

– Диор…

– Прошу простить. – Она с улыбкой убрала локон за ухо. – Знаю, порой я трещу без умолку. Ты вроде тоже о чем-то сказать хотел?..

Я закусил губу, царапнув высохшую кожу клыками.

– Когда отдохнем, н-нам надо будет в крепость. Поговорить с капитаном.

– О пути в Сан-Мишон?

– О том, чтобы набрать тебе солдат в эскорт для дороги туда.

– Ты хотел сказать нам?

– Я хотел сказать, что в такой большой крепости наверняка обретаются офицеры, с которыми я служил во время оссвейской кампании. Замолвлю за тебя словечко. Подберу крутых вояк, чтобы приглядели за тобой. Крепкого коня, немного…

– Погоди… – Она сурово уставилась на меня. Весь ее мир замер. – Ты меня покидаешь?

– Не в одиночестве же, – напомнил я. – Это надежные люди. Ветераны. Она проводят тебя до…

– Ты меня бросаешь.

Я стиснул зубы и уронил голову. Я ведь не за этим сюда прибыл. Не ради того, чтобы нянчиться с этой девицей, покинул я дом. Меня ждала семья, за мной числился должок – черный, как грех, и красный, как кровь. Плевать на Диорово наследие, это дело – не мое. Я не был верующим, праведником. Пророчества – для дураков и фанатиков, а после всего, что Бог со мной сотворил, меня Он для охраны своей плоти и крови выбрал бы в последнюю очередь.

Мне нужно было о своей дочери думать.

И все же взгляд Диор пронзил меня в самое сердце. В нем было столько боли, что я не выдержал и отвернулся. По ее щеке скатилась слеза; мы столько страданий вынесли и крови пролили, а я еще ни разу не видел ее плачущей. Скривившись, Диор опустила взгляд на покрытые шрамами ладони и вздохнула.

– Сука, так и знала…

Дверь вырвало из стены и швырнуло на пол. Я вскочил на ноги, а в комнату уже ворвался десяток солдат в алых табардах и с дубинами в руках. Я в отчаянном рывке бросился к Пьющей Пепел, стоявшей у стенки, но меня по-прежнему нещадно терзала жажда, и в мышцах не было сил сопротивляться четверым подонкам, что навалились на меня.

– Прочь! – вопила Диор. – Отпустите!

Раздался хруст и утробный визг, сообщившие о том, что чья-то промежность познакомилась с сапогом Диор. Я ударил наотмашь локтем и явно свернул кому-то челюсть. Но удары дубинками сыпались на меня градом, и сквозь глухие звуки я расслышал шаги. Кто-то остановился прямо передо мной, и я сощурился сквозь кровавую дымку в глазах на сапоги с высокими каблуками и голенищами, оплетенные полосками кожи с шипами. Поднял голову, чтобы разглядеть владельца…

У них были черные волосы с клиновидными челками, глаза скрывались под полами треуголок, с которых на лица свисали вуали. На правых руках у этих женщин темнели орнаментированные латные перчатки с когтями, а при виде кроваво-красных табардов с эмблемой в виде цветка и кистеня Наэля, ангела благости, у меня внутри похолодело.

Первая инквизиторша прошествовала в комнату и подняла с пола Пьющую Пепел.

– Сегодня вы угодили Вседержителю, – сказала женщина.

– Merci, божьи дочери, – ответила вторая, обернувшись через плечо.

Диор выругалась, а я увидел в дверном проеме двух девушек-беженок, что глядели на нас глазами цвета старого неба. Старшая кивнула, осенив себя колесным знамением.

– Véris, сестры.

– Ах вы поганые свиньи, предательницы! – взревела Диор. – Я же спасла вашего папа!

Первая инквизиторша отвесила ей пощечину. Голова девицы качнулась в сторону, брызнула кровь.

– Молчать, ведьма. Ты заставила нас поплясать, но твоя песенка спета.

Я со вздохом посмотрел на другую инквизиторшу – та пялилась на меня в ответ, теребя края дырки в табарде.

– Как чувствовал, ч-что снова свидимся, сучки.

– Сучки?

Женщина с улыбкой подняла ногу.

– О, какие гимны мы споем, еретик.

И ее каблук громом обрушился на меня.

VI. Дела церковные

В лицо мне плеснули ледяной воды, и тьма сменилась слепящей белизной.

Отплевываясь, я рывком головы убрал с лица мокрые волосы. Кругом были холодные стены из красного кирпича; судя по звукам, очнулся я под землей. Из стропил торчали железные крючья, а из-за двери доносилось женское пение – наверху исполняли гимны.

Это явно была не тюремная камера. Скорее всего, каземат под Сан-Клиландом, в старом мясном погребе.

А мясом был я.