Я, нагой, висел в кандалах на одном из крюков в потолке, едва касаясь напольных плит пальцами ног. Голова у меня пульсировала от боли, а жажда превратилась в нечто живое и дышащее. Сплясавшая у меня на черепушке инквизиторша стояла сейчас передо мной – в черной коже и красном табарде, – даже не сняв треуголки. Лицо ее почти полностью скрывала вуаль, но я видел изогнутые в злобной усмешке красные губы.
Ее сестры видно не было, зато за столом у стены терся настоящий громила, просто человек-дом. На столе же, возле свертка из джута я разглядел внушительный набор профессиональных и самодельных пыточных инструментов: плетка-десятихвостка, ножовка по кости, молоток, винтовые зажимы для пальцев ног… Из угольной жаровни торчала раскаленная кочерга.
– Все, что нужно для веселых выходных, – прошипел я.
Инквизиторша склонила голову набок.
– Уверена, ты продержишься дольше.
– Что, опять ж-жена что-то наплела обо мне?
– Твоя шлюха?
Я помрачнел и стер с лица мягкую улыбку.
– О,
– Будь это правдой, ты бы говорила о моей жене куда почтительней.
– Я сестра Талия д’Наэль. – Инквизиторша провела мне по щеке железным когтем перчатки. – Приятно познакомиться.
– Где Д-диор?
Вопрос она пропустила мимо ушей, глядя на меня из-за вуали блестящими глазами.
– Ты… стрелял в меня.
– Как видно, плохо.
– Было больно. Очень больно. – Когтем она приподняла мне подбородок и заглянула в глаза. –
– Для тебя «шевалье де Леон». Видно, т-ты поэтому упрятала меня под женский монастырь, а не отвезла в к-крепость? Капитан местной стражи не одобрил бы того, что вы, сучки-детоубийцы, пытаете Меч Державы.
– Никакой ты не Меч, – фыркнула Талия. – Ты вероотступник. Изгнанный с позором. Это дела церковные, и вести их следует на земле церкви.
– Дела вроде того, что вы провели в Сан-Гийоме?
Талия изобразила мрачную, жестокую улыбку.
– Мы подумали, что ваш священник станет искать там подмоги. Утопающий за соломинку хватается, но солома горит, полукровка. Прямо как еретики.
Я проглотил ком в горле. В живот будто набили битого стекла. Вблизи я видел, как бьется жилка на шее у Талии, угадывал за запахом кожи и боли аромат ее крови. Ее заточенный коготь скользнул вдоль моей ключицы, повторяя очертания льва на груди.
– Как красиво, – тихо сказала инквизиторша.
С легкой улыбкой она вонзила коготь мне прямо в сосок.
Я ахнул от боли и выгнулся, натягивая кандалы. Коготь вошел в мясо и царапнул кость; на живот потекла кровь. Талия подалась ближе и зашептала мне на ухо:
– Я задолжала тебе боль, еретик. Я должна тебе бла…
Она хватила ртом воздух, когда я врезал ей лбом по носу. Приятно хрустнуло, и Талия, булькая и заходясь визгом, отшатнулась. Ее головорез шагнул было ко мне, готовый разобрать меня на части, но она остановила его жестом. С перекошенным от ярости лицом, Талия зажимала кровоточащий нос.
– Т-ты… мне нос сломал…
– Иди сюда, сучка. Поцелую – все пройдет.
– Ублюдок безбожный.
Я дернулся в цепях, сходя с ума от запаха крови. Он заполнил всю камеру, мои легкие, голову; сверкая клыками, я натягивал оковы.
– Где Диор?
Талия растянула испачканные кровью губы в улыбке:
– Ее исповедует моя сестра Валия.
– Вы ее пытаете? Она же невинное дитя!
– Невинное? – Талия сплюнула кровь, от запаха которой я чуть не лишился рассудка – Диор Лашанс – еретичка, ведьма и к тому же убийца.
– Что за бред ты несешь? Она никого не убивала.
Иквизиторша усмехнулась.
– Диор Лашанс зарезала священника, полукровка. Ни много ни мало епископа, содержавшего сиротский приют. Свершила над ним обряд, изувечив труп и разрисовав стены дома кровью. И если бы не исповедь ее пособников, она бы так и творила свои безумные ритуалы на улицах Лашаама по сей день.
– Брехня.
Инквизиторша показала мне заполненный лист пергамента.
– Ты признáешь Лашанс ведьмой, – пообещала Талия, – практикующей богомерзкие обряды на крови, посланной, дабы внести раскол в ряды истинно верующих. А всех спутников, что помогали ей избежать правосудия в Лашааме – сестру Хлою Саваж из ордена Святой Мишон, отца Рафу Са-Араки из ордена Святого Гийома, – рабами ее темной воли. Себя ты тоже признаешь членом ковена этой девчонки и будешь молить Бога о прощении за ересь.
Я сощурился и обнажил клыки.
– Хрена с два.
– О, я молилась, чтобы ты так и сказал.
Талия с улыбкой кивнула мордовороту у пыточного стола.
– Филипп?
Громила убрал джутовую ткань, и у меня свело в животе при виде всего, что своровала у мадам Сури Диор. Рядом с цехом и ингредиентами лежали фиалы, до краев наполненные шоколадно-красным порошком. Громила взял один двумя пальцами и, улыбаясь, откупорил.
– Мы взяли на себя вольность рассыпать его для тебя по флаконам, – проворковала Талия.
Ее помощник поводил фиалом у меня перед носом, и стоило мне учуять запах санктуса, как – Боже мой! – меня словно пронзило копьем в грудь. Я в голос застонал и чуть не задохнулся: жажда пронеслась внутри меня волной; я выпустил длинные острые клыки, а сердце загрохотало. Так близко, так близко…