Империя вампиров

Мы пронеслись мимо нагруженной бельевой веревки, и Диор, подбежав к полоскавшим на ветру вещам, бросила мне в лицо узел: грубую домотканую одежду с кружевами. Черное с белым. Одежка была тесновата, зато вуаль хотя бы скрывала всклокоченную бороду. И вот, одетые как сестры ордена Святого Клиланда, мы пошли вдоль стен к лестнице, а по ней взошли к парапету.

Выглянув за край зубцов, я увидел, что до мостовой внизу футов сорок. Тогда я сунул Пьющую Пепел и наши узелки Диор и похлопал себя по истерзанным плечам.

– Залезай на борт.

Девчонка посмотрела на меня и, помедлив немного в нерешительности, наконец забралась мне на спину и обхватила руками поперек шеи. Оживленный причастием, вонзая пальцы в щели между камнями кладки, я стал спускаться по стене. Сердце у Диор билось так, что я чувствовал его удары; слышался свежий запах нашей крови.

– Мне жаль, – побормотал я, – что они тебя пытали.

Она не ответила, только ухватилась за меня покрепче.

Наконец мы сошли на мостовую. К тому времени начался снегопад; мы крались улочками Редуотча, а застава просыпалась, разбуженная звоном проклятых колоколов, эхо которых разносилось по проспектам, между красных кирпичных стен. В сторону обители бежало еще больше солдат, но на нас, обряженных в украденные рясы, никто и не смотрел. И так, двигаясь во тьме, мы постепенно достигли грязного муравейника местного порта.

– Угоним лодку, – шепотом предложила Диор. – Переправимся на северный берег.

– Погоди, – осадил я ее и посмотрел на этажи у нас над головами. – Подожди минутку здесь.

Оставив ее в темноте, я скользнул к вычурной витрине лавки. Ухватился за дверную ручку и крутил ее, пока не выломал замок. Внутри схватил первое, что под руку попалось: меха, плащи, одеяла, – а потом, уходя, швырнул на прилавок пригоршню золотых роялей.

Диор к тому времени забралась на борт небольшой гребной лодки и отталкивалась от причала. Пробежав за девчонкой по пирсу в развевающейся на ветру женской рясе и вскочив потом с глухим стуком в лодку, я удостоился редкого удивленного взгляда.

Алый Город постепенно таял в снегу и дымке. Колокола так и трезвонили, а запах крови по-прежнему витал в воздухе, но от погони мы как будто ушли. Я сел на весла, лицом к Диор, и направил лодку к северному берегу. Облаченная в монашескую одежду, девчонка сутулилась. Наконец она сорвала вуаль и швырнула ее в воду.

Приближаясь к отмели, мы носом лодки раскрошили грязный лед, и его осколки заскребли о борта. Я спрыгнул в ледяную воду и вытащил судно на берег, однако Диор продолжала сидеть и глядеть, как падает снег.

– Диор? Ты как?

Она молча и не мигая посмотрела на меня. Разбитая губа у нее опухла, под глазами чернели синяки, бледное лицо марали брызги крови. Что с ней успели сотворить инквизиторы, я не знал, но мне и самому досталось. На миг мне подумалось, будто Диор сломили, нанеся такую рану, которая почувствуется лишь спустя какое-то время.

– Идем. – Я протянул ей руку. – Я тебя поймаю.

Однако она надула разбитые губы и потерла глаза. Рожденная в канаве и закаленная улицей, она себя показала: не зная, с какого конца браться за меч, все же подняла его – чтобы защитить меня, хотя у нее не было причин возвращаться. Ее измордовали, но сломить не сумели.

– Это они меня поймали, – сказала она.

И, встав, спрыгнула на обледенелый берег.

VIII. Магия

– Оказывается, рясы монашек хорошо горят.

Диор смотрела, как я занимаюсь огнем, развести который помог наряд для побега. Покинув Редуотч, мы долгие мили шли мертвыми лесами: унылый пейзаж, стужа, побои… на болтовню просто не осталось сил. Деревья кругом давно сгнили и промерзли, но, когда солнце уже садилось, нам удалось присмотреть местечко для стоянки, древний дуб с просторным дуплом. От ствола в разные стороны расходились две ветви, и он напоминал мне кающегося грешника: руки разведены в стороны, голова запрокинута, лицо обращено к небесам.

В наступивших сумерках я немного побродил неподалеку, пока не нашел крошечные коричневые шляпки, выросшие на стволе поваленной сосны. Растер их в кашицу, то, что осталось, сварил внутри цеха, а дымящийся чай протянул Диор.

– Что это? – спросила она.

– Празднотень. – Я жестом руки окинул жуткие синяки у нее на лице. – В голове слегка затуманится, зато поможет снять боль.

Я вытащил из узелка два батона картофельного хлеба, и мы молча принялись есть. Ночь была морозной, и танцующие бледными мотыльками снежинки шипели, встречаясь с искрами от костра. Чувствовалось в этом нечто умиротворяющее, но я знал, что тишина обманчива: если не считать инквизиции, то по нашему следу по-прежнему шел Дантон, и прямо сейчас он искал способа перебраться через Вольту. Может, ему и требовалось время – дьявол, он и до того, как река замерзнет, мог ждать, – но нам в затылок уже дышали морозы зимосерда, и рано или поздно Велленский Зверь снова вцепился бы нам в глотки.

– Ты вернулась за мной.

Оторвавшись от кружки с чаем и глядя в танцующее пламя, Диор посмотрела на меня. От синяков у нее на лице живого места не осталось, под сломанными ногтями чернела запекшаяся кровь.