Горели приятным неярким, но ровным светом масляные светильники, каким-то чудом зажёгшиеся на скруглённых стенах башни… Марта вдруг в полной красе разглядела уходящую вниз лестницу — и запоздало напугалась. И впрямь, одной, в темноте… Да она совсем пустоголовая, если не подумала об этом сразу! Ох, как прав Жильберт…
Герцог бережно поддерживал её под локоть, и этот момент больше всего на свете ему хотелось бы знать, что ведёт он не одну Марту, а уже с поселившимся в ней крошечным живым существо, их будущим сыном… или дочерью… Только не надо терять голову, вдруг отстранённо подумал он. Ты выговариваешь этой девочке за неосторожность, а сам в последе время поплыл, расслабился от любви, потерял бдительность… Не Доротея, не Винсент, не Максимилиан — ты сам должен был подумать о том, как воспримет появление Марты на балу высшее общество. Вернее, отдельные его представители. Ты мужчина, Жильберт. Ты её защитник. Любви и воркованию место в опочивальне, а за её пределами — не забывайся.
Но пока что — спальня манила. Подогревалось в плетёной бутыли рядом с камином вино с мёдом и пряностями, дымилась, исходя паром и ароматами яблок, ванна за полуоткрытой дверью, приготовлены и согреты пушистые махровые простыни, завернув в которые, можно было донести любимую из ванны прямо в постель, не озабочиваясь ненужными переодеваниями… И ждал подарок.
На туалетном столике поблёскивал тусклым золотом старинный медальон на крупной цепочке. Ему было лет триста, не меньше. А вот портрет, коим можно было полюбоваться, нажав на кнопочку потайного механизма, был гораздо моложе. Наряд на девушке с чудесными золотыми локонами могла бы носить бабушка Жильберта д'Эстре, но только не было у неё таких прелестных золотых волос, таких чудных карих глаз, такой молочно-белой кожи… В роду герцога все были смуглы и черноволосы, и чуждым, даже инородным предметом могла бы показаться в спальне хозяина Гайярда эта миниатюра, если бы несколько недель тому назад не появилась тут прекрасная златовласка, с которой словно и писан был сей портрет…
Глава 5
Капитан Винсент побарабанил пальцами по только что закрытой тетради с протоколами допросов Россильоне-младшего. Опять эти бумажные разбирательства демоны их дери… Нет уж, ваша светлость, если где и засиделся некто Модильяни — так это на расхлёбывании интриг вокруг вас, а о капитанстве ему, вольному когда-то офицеру, только и остаётся мечтать в минуты редкого досуга. Угораздило же однажды ловко распутать одно скверное дело — и готово, попал… в доверенные и чрезвычайно нужные лица. Давно уже казармы кажутся недосягаемым раем. Где всё так просто, регламентировано, расписано…
— А это что? — вскинул брови. Писарь почтительно вручил ему ещё одну пухлую подшивку бумаг, одним своим унылым видом внушающую отвращение.
— Показания супругов Лантре, ваша милость. — Поклонился уважительно, без подобострастия. — Управляющий с супругой поведали много интересного не только о смерти своего господина, но и о событиях, предшествующих оной и случившихся после неё. Однако часть из этих сведений порядком вымарана Роанскими дознавателями из протоколов. Здесь же мы вновь собрали всё, от подготовки к последнему обеду погибшего до приказа младшего брата закопать собачку, сдохшую от жидкости для сведения родинок. Зафиксированы также две попытки посягательств на честь вдовы, ещё д о того, как она стала вдовой. Стыдясь происходящего и понимая, что жалобы на младшего брата муж сочтёт наветом, госпожа Россильоне скрывала сии случаи, не подозревая, что у обоих происшествий были невольные свидетели.
— Вот как! — только и произнёс капитан, взглянув с ожившим интересом не сколько на бумаги, сколько на докладывающего. Уточнил: — Поскольку показания сняты вторично — есть ли подтверждения достоверности?
— Точно так, ваша милость. В присутствии менталистов Лантре принесли присягу на Библии. Таким образом, чистота помыслов засвидетельствована.
Модильяни одобрительно фыркнул и углубился в записи.
Присутствующий здесь же Александр Карр, не считая нужным вмешиваться в высочайшие размышления, неспешно обошёл стол, гася медным колпачком оплывшие свечи, огоньки которых уже поблёкли в блеске нахлынувшего дня. Подал знак расторопному писарчуку — и тот распахнул окно, впустив в кабинет негромкие переклички часовых, сдвоенный конский топот и чуть слышный скрип колёс подъехавшей кареты, свист ласточек, умудрившихся слепить гнездо прямо под карнизом тюремной крыши.
— А ведь уши бриттского посла так и торчат из этого дела, — в задумчивости уронил реплику капитан Винсент. И отчего-то остро глянул на писаря. — А вы как думаете, господин… Бомарше, так ведь?
— Простите, ваша милость? — Тот честнейше захлопал глазами, всем видом выражая недоумение. А что, мол, я-то? Мне велено было собрать материалы доследования, я подобрал, а дальше уж высокие господа пусть дума… Но, наткнувшись на пронизывающий взгляд, вслух сказал почему-то совсем иное: — Точно так, господин Модильяни. Торчат. Осмелюсь доложить…
Выдержал положенную неписаным уставом паузу.
— Ну-ну, — подбодрил капитан.