Иная судьба. Книга II

— Помимо того, что милорд Гордон простил Россильоне-младшему карточные долги, он ещё и ссужал его в последнее время, и, как поговаривают, не только деньгами, но и… житейскими советами. Несколько раз упоминал, в частности, как одному его знакомому удалось успешно поправить финансовое положение за счёт безвременно умершего родственника, почившего в бозе от чрезмерного чревоугодия и пристрастия к крепким зельям, настаиваемым на абрикосовых и персиковых плодах.

— Примером, значит, побуждал к действию… Так, это понятно. Что-нибудь ещё интересное в их разговорах было? Повторяющиеся какие-то темы, намёки?

Писарь заколебался.

— Не уверен…

— Уверены, — сощурился капитан, — иначе не завели бы речь. Ну?

— Вы же понимаете, ваша милость, господину Лантре удавалось услышать только обрывки разговоров… Одним словом, ему показалось, что несколько раз, а в последнюю встречу с Россильоне, уже в доме почившего брата, когда господин посол приехал выразить соболезнование, зашла речь о…

— Что, из самого Эстре приехал в Роан? Посол Бриттании? Покойный что-то поставлял ему лично?

— Не ему, а вроде как…э-э… даме сердца, ваша милость. Вроде бы от лица этой дамы он и приехал. Но господин Лантре отметил какое-то общее беспокойство со стороны господина посла. Тем не менее, отозвав Россильоне-младшего для приватного утешения, он шепнул ему что-то вроде «Уверен, всё сладится!», а потом уже громко так, вслух, добавил… Вы можете найти это в последних строках последнего протокола, ваша милость… Добавил, что некую леди очень уж интересует судьба загородного дома покойного, потому что тот поговаривал о его продаже, и, якобы сговор с этой леди уже был, но только на словах, но что, мол, он-то Гордон, помнит, что род Россильоне всегда держит слово. Про этот самый дом они с младшим братом ещё раньше шептались, только тот всё головой мотал и бормотал: нет, мол, не выходит…

Александр Карр одобрительно кивнул — умеет излагать писарь! — и прикрыл окно, ибо с улицы ощутимо потянуло сквозняком. Господину капитану всё едино сейчас ехать, а вот ему, коменданту — сидеть в выстуженном кабинете, куда как дороже при застарелом ревматизме, а казённые дрова на протопку тратить нечего, это для особых случаев. Стены тюрьмы толстые, старинной кладки, в четыре локтя толщиной; тут и в июльскую жару холод до костей пронизывает. Зато даже осаду выдержит, и новомодные пушки, да… О чём это они там? Право, Бомарше — отличный малый, шустрый, расторопный, всегда схватывающий самую суть дела. И если сейчас взлетит его карьерус — что ж, Бог в помощь, заслужил… Впрочем, взлёт-то, похоже, уже начался, несколько дней назад, когда маленький, но складный человечек в чёрном судейском одеянии ловко перемахнул барьер, отделяющий закуток преступников от общего зала и набросил на плечи рыдающей якобы отравительнице свой отличный суконный плащ, пошитый — комендант очень хорошо это знал — не за казённый счёт, а за собственные кровные су, больше года собираемые для этой вот обновки…

И поэтому мэтр Карр ничуть не удивился, услышав продолжение разговора. Вроде бы и никак не связанное с только что обсуждаемой темой.

— А скажите-ка мне, господин Франциск Бомарше…

Не так уж часто особ не слишком высокого ранга называли полным именем. Писарь затаил дыхание.

— Как вы отнесётесь ко временному оставлению оной службы? Видите ли, мне тут совершенно случайно оказался нужен человечек для одной…м-м… я бы сказал, деликатной миссии. Вы хорошо разбираетесь в ведении хозяйства, в управлении домом и поместьем, например?

Писарь сглотнул.

— Вообще-то, ваша милость… Покойный мой батюшка имел небольшой надел земли с виноградниками и усадьбой, но обстоятельства жизни… — Собрался с духом. — Не в совершенстве, но разбираюсь, ваша милость. Надо будет — найду, у кого подучиться.

— И не удивлены подобным вопросом?

— Никак нет, ваша милость. Говорят, от капитана Модильяни всего можно ожидать.

— И смелы, к тому же… А что вы там говорили об этом загородном доме? Нет, не вашего почтенного батюшки. Я веду речь о том самом, что так интересует нашего общего бриттского знакомого. Что за…