Она спала и улыбалась. И никто бы не подумал, что несчастной жертве палача Анри, могущего кнутом и спину перебить, и пушинку с оной снять, — грезятся волны, палуба пиратского корабля, капитанский мостик, жаркое палящее солнце, и, конечно, она сама — в роскошном камзоле, шитом золотом, с подзорной трубой в руках. А рядом… то ли синеглазый варвар, то ли ещё кто-то, протягивает ей таинственную потрёпанную карту на старом пергаменте…
Лишь таинственной красавице ночи порой открываются неясные самому человеку сокровенные помыслы, во снах обретающие силу. Лишь ночи. Впрочем, в сокровищнице её — не только грёзы, но и тайные дела, творящиеся в то время суток, когда светило, укатившееся за горизонт, ещё не вынырнуло с противоположной стороны и не окрасило небо первой светлой полосой. Темнота, расшитая звёздами, постепенно опускалась на Эстре, на Галлию… на соседние провинции и королевства… и, наконец, окутала собой маленький городок на берегу красивейшего озера, Кастель Гандольфо, коий избрал не так давно своей резиденцией ни кто иной, как новый понтифик Амбросий второй. Который и слыхом не слыхивал ни о красотке Аннет, ни о суровых синеглазых капитанах, ни о подвалах… Впрочем, подвалы-то в его ведомстве были, и престрашные, но очень уж Амбросий их не любил. И потому сейчас, вместе с добрыми людьми и их пастырями, готовились либо уже отошли ко сну славные и доблестные служители Инквизиции, когда-то и сами едва не погрязшие в заблуждениях, но повёрнутые на путь спасения новым духовным вождём…
…Большой колокол церкви Святого Фомы из Вильянова печально и гулко возвестил о полуночи. Тьма и тишина царили над мирным городком, лишь иногда прерываемые бряцаньем шпор ночного дозора да шорохом листвы запушенного сада, ещё не приведённого в должный вид. И вроде бы давно, уже лет семь, как местечко Кастель-Гандольфо отошло под руку Ватикана, но у покойного Климента YII времени заняться вплотную обустройством летней резиденции так и не хватило, а той, которую нынче упоминать не принято — Папессе Иоанне — было не до того. В повседневной жизни эта удивительная, как потом выяснилось — женщина — была на редкость скромна и неприхотлива, и лишь отмахивалась на предложения пережить в прохладе озёрного края летнюю пору, когда Рим раскалялся до состояния пекла. Не до того было. Тот, кого считали Иоанном IX, с головой погрузился, если можно так выразиться, в дурно пахнущую субстанцию Авгиевых конюшен Ватикана: кошмарную смесь интриг, родственных связей, мздоимства, продажных индульгенций, ложных оговоров, позволяющих нечистым на руку наживаться на имуществе очернённых перед Инквизицией лиц, невинно оклеветанных, как потом выяснялось. Вот тогда-то и начался «Малый тайный переворот», как его окрестили, а на самом деле — великая чистка рядов Пастырей Божьих и их приспешников, с отделением чистых и нечистых, с вразумлением, увещеванием и покаянием. Именно об эту пору был пересмотрен Устав Инквизиции и введены некоторые ограничения — по крайней мере те, необходимость которых успел доказать на своём последнем Вселенском соборе так называемый Иоанн. Если бы не отравленный кинжал убийцы — как знать, сколько ещё добрых и великих дел оказалось бы на земном счету этого человека, о котором только при свершении обряда посмертного обмывания узнали, что он — женщина…
Малый колокол церкви Святого Фомы отбил час ночи.