Иная судьба. Книга II

Вздохнув, мужчина, тщетно пытающийся заснуть в одной из лучших, недавно обновлённых спален папской обители, скинул лёгкое покрывало и сел на простой узкой кровати, лишённой даже намёков на резьбу и украшения — в своей скромности почти монашеской. Разве что в монастырской келье нельзя было встретить отбеленных до сияния в темноте батистовых простынь и двух-трёх пуховых подушек — единственное, к чему питал слабость новый понтифик. Во всём остальном он был аскет, но, относясь к себе сурово, не принуждал к тому же окружающих, считая, что воздействовать на людей нужно, по возможности, не силой, а собственным примером. Он с трудом выносил роскошь Ватиканских покоев, но — что поделать, наместник Божий на земле должен принимать оказанные ему почести и уважение с благодарностью, не ропща… И да, иногда это было тяжёлым испытанием — проходить через толпу относительно сытым, в роскошных одеждах, этаким золочёным пятном, протискивающимся сквозь грязно-бурые лохмотья нищих и обездоленных, голодных, больных и увечных. Богатые и сытые получали от него дежурное благословение в храме, а основную с и л у, благодать, Божественную любовь понтифик нёс этим малым мира сего. И, не жалея, вкладывал в благословения и исцеления душевные силы. Порой ему стоило великих трудов — добраться до кареты, поджидающей в конце живого коридора страждущих, а ведь нужно было ещё и обернуться, и благословить всю толпу! Опытные служки были на подхвате, чтобы поддержать пастыря и помочь преодолеть какие-то две ступеньки приставной лестнички в карету. Там, за закрытыми дверьми, с него стаскивали моцетту, альбу, мокрую от пота, обтирали льняными полотенцами, вымоченными в травяных настоях, растирали насухо и переодевали в простую сутану. До самого приезда в свои апартаменты Амбросий проваливался в сон без сновидений, во время которого обретал покой и благодать и чувство удовлетворённости собой за хорошо сделанное дело. И выходил из кареты уже не Папа, а тихий сын божий, полный смирения.

Но иногда этих загадочных приливов сил свыше не хватало. И тогда начиналась пора жесточайших бессонниц, изрядно выматывающих. Авгиевы конюшни оказались изнутри куда большими, чем снаружи, начатое предшественником — независимо от пола — требовало если не завершения, то хотя бы попытки продолжения, и… Амбросий расчищал. Чувствуя себя, в большинстве случаев, отнюдь не Геркулесом, а самым что ни на есть паршивым золотарём. Что спокойных часов к ночному сну не добавляло.

…Смирившись с неизбежным, он нашарил рядом с кроватью ночные туфли, накинул прямо на рубаху сутану, сменил колпак на привычную круглую шапочку. Спасение от бессонницы было одно — прогулка, чистый ночной воздух и немного работы. Тогда, ближе к рассвету, возможно, и потянет в сон, долгожданный, освежающий…

В сад — или к озеру? Поколебавшись, Амбросий прошёл на наружную галерею и завернул налево, к выходу на большую террасу, образованную крышей нижнего этажа, с которой открывался изумительный по красоте вид на озеро, обрамляемое горной цепью. Дворец, принадлежавший когда-то графам ди Тусколо, а затем семье Гандольфо, хранил молчание, дабы не тревожить покой обитателей. Новому жильцу нравились его вековые мощные стены, напитанные временем и историей, ночные шорохи парковой листвы и Албанского озера, неумолчное, иногда казавшееся вечным пение цикад… Иногда в такие минуты ему чудилось, что мир погрузился в безвременье: Ромул и Рем ещё не родились, Албанские горы только-только проклюнулись из земных недр, а уж до прихода Спасителя — целая бездна времени… Бездна. И почему-то приходило на ум словно подслушанное: «Открылась бездна, звезд полна; звездАм числа несть, бездне дна…» Словно принесённое ветрами из далёких неизведанных стран, где царят такие лютые морозы, которые и не снились в этих краях вечно улыбающегося солнца. Отсутствие сна оборачивалось вдруг иной стороной: откровениями. Прозрениями.

Ради этих сакральных мнут, ради оберегания сна и столь ценной иногда бессонницы он отменил охрану дворца, лично установив защитный магический контур по периметру, и даже, памятуя о делах давно минувших дней, битвах титанов и небесных сущностей, растянул невидимые сети и под землёй, и в небесах. Да, он был скромен и невзыскателен в быту, но далеко не романтик, и не из тех учёных мужей, которые, считая звёзды, не заметят ямы под ногами. Папа знал, что для многих выходцев и выкормышей Авгиевых конюшен он — слишком желанная добыча, и не собирался ставить под удар ни себя, ни окружающих.

А вот дополнительная охрана при наличии подобного защитного контура дворцу уже не требовалась. И покои Его Святейшества, охраняемые силами высшей и человеческой магии, для Зла были неприступны.