Иная судьба. Книга II

— Поправьте меня, если ошибаюсссь, — проговорил вкрадчиво. — Это, часом, не кровь Жанны-девы?

Краски отхлынули от лица Папы.

— Вы и это знаете, — проговорил он с трудом. — Да почему же… Что именно вы утаили? О чём умолчали?

— О полном имени той, что приходится родной бабкой нынешней герцогине Эстрейской, ваше Святейшество. Прелестная Марта, она же Мартина, она же Анна — не только дочь небезызвестного графа Артура. Да, признаюсссь, я назвал имя её отца практически сразу, чтобы переключить на него внимание; впрочем, возможно, ещё и из-за того, что у меня есть определённого рода интерес к этому молодому человеку. Но об этом посссле. Я рассказал вам трогательную историю жизни деда и бабушки нашей, теперь уже общей, подопечной: о том, как они жили в Роане, об их поспешном бегстве с детьми из горящего Лисса. Но в Лиссе они обвенчались, а вот где они были д о этого? Где встретились, как познакомились, а?

Из речи ночного гостя практически исчезли шипящие звуки. Но понтифик, похоже, этого не заметил. Опустившись в кресло, он уставился на собеседника рассеянным, обманчиво невидящим взглядом.

— Неужели… в Пуатье? Но… как? Там Жанну Лорентье несправедливо осудили, и уже повезли на место казни… Нам удалось выяснить, что по дороге на карету было совершено нападение, узница освобождена и сбежала, но это всё, о чём мог сообщить возница, чудом оставшийся в живых. Бриттанцы позаботились, чтобы свидетелей их позора не осталось, и поспешили сжечь на костре несчастную, чем-то похожую на Жанну, разыскав замену среди приговорённых к смерти преступниц. На ней была мужская одежда девы, любимой народом, у неё были такие же светлые волосы, звонкий голос… Впрочем, говорят, палач, слишком быстро и низко надвинул ей на лицо позорный колпак еретички и заткнул рот, чтобы не кричала лишнего. Но о том, что Галльскую Деву не сожгли, узнали лишь двадцать три года спустя, после прихода к власти короля Генриха, и по его настоянию пересмотрев дело. Мы думали — она погибла, и, вынося оправдательный приговор, считали, что делаем это лишь во имя справедливости, ведь вернуть невинно убиенную уже невозможно…

— Вы вернули ей доброе имя, ваше Сссвятейшество, — торжественно провозгласил гость. — Ей — и её потомкам.

— Да, да, вы правы. Но…

Понтифик глубоко вздохнул и потёр грудь, словно стеснённую.

— Есть некие обстоятельства, — глухо сказал он, — о которых я пока не вправе говорить. Мне нужно видеть эту Анну-Марту. Нужно. Как можно быстрее. Иначе я… мне не будет покоя ни днём, ни ночью. Возвращайтесь в Эстре, дорогой друг, и перескажите всем, кому это нужно, о том, что вы видели и слышали. Я же — постараюсь отбыть через неделю. Возможно, даже порталом.

* * *

Ох уж, эта бессонница! Странным образом через покровы ночных иллюзий протягиваются вдруг невидимые щупальца — и сбрасывают благодатный покров сна. Рад бы натянуть его снова, да не получается. Вот и приходится, признав поражение, занимать голову мыслями, праздными, и не очень. Глядишь, отпугнутые сновидения робко поскребутся назад, и удастся перехватить час-другой сна, пока не займётся утро…

Одним словом, не спалось в эту ночь многим.

Герцог Жильберт д’Эстре проснулся, чувствуя неистовое сердцебиение. Во сне он незримо присутствовал при разговоре: странном, но весьма содержательным. Как это часто бывает при внезапном пробуждении, память сохранила лишь крохи, но тогда, в самом сновидении, каждое слово было наполнено откровениями, а один из говорящих был ему… дорог, очень дорог. Его своеобразная речь, в которой то и дело просачивалось шипение, и тембр глуховатого голоса, и насмешливые взгляды — всё было знакомо. И хоть от ночной грёзы осталась лишь тень, Жильберт теперь твёрдо знал: его обожаемый Старик цел и невредим, и даже весьма энергично пробивается к какой-то, ему одной видимой цели. Образ его собеседника восстановить не удавалось совсем, помнилась только фигура в белом, и белое же сияние вместо лика…

Марта вздохнула во сне и крепче прижалась к своему мужчине. И вновь, как это часто бывало в последнее время, тёплая волна нежности прошлась по сердцу герцога. Его обожаемая. Его супруга… Единственная в мире.

Он нахмурился, вспомнив письмо Генриха.

При дворе не дремали. Жильберт, конечно, знал, что даже в Гайярде, у него под боком, дежурит парочка королевских шпионов; но не торопился от них избавиться. В конце концов, не один, так другой просочится, всё равно доносили и будут доносить. Так уж лучше пусть эти… прикормленные. Можно ведь иногда и так повернуть, чтобы напели в высочайшие уши именно то, что нужно ему, Жилю. Однако то, о чём весьма сухо сообщал Анри в послании, выходило за рамки творящегося в родовом гнезде. Опять нагло торчали иноземные уши…

Его величество был недоволен. Весьма.

Нет, в какой-то мере, как мужчина мужчину, он мог понять увлечённость герцога деревенской простушкой. Они иногда бывают такие свеженькие, непосредственные… Репки.