Иная судьба

— Ты видишь мир слишком мрачно, брат. Странно для того, кто правит небесами. Но спасибо тебе за то, что предостерег. Теперь я знаю — откуда ждать удара.

— Предотвратить ты его, конечно, не хочешь?

Зевс только поморщился — пойти на поводу у сыночка!

— Владыки не уступают. Я подумаю… но ты только представь, что Деметра вытворит, если я о таком хотя бы скажу. Думаю, она-то готова Феба на куски разорвать.

Я кивнул. Поймал в искрящихся глазах брата — отблеск еще не погасшего гнева. И упрямство: сколько можно слушаться Мудрого, сами помудрее будем…

— Пора, — сказал я. — Не медли.

И ведь это еще чуть за полдень — день-жизнь только в расцвет входит. Что будет к вечеру-старости — страшно вообразить.

Миги увязли в минутах, минуты застряли в часах. Капли застопорились в клепсидре — не сдвинуть. Разговаривал с Артемидой — пытался убедить, чтобы нашла брата и привела его с Корой под мое покровительство. Клялся, что защищу от гнева Зевса. Артемида кивала и не верила (ну да, она же видела бичевание). Прятала глаза и разрывалась — между любовью к Зевсу и любовью к брату. Говорила, что с братом уже пару месяцев почти не видится — и тут была честна.

Значит, Аполлон мог готовиться спихнуть отца и раньше. Уже до помолвки, когда отправил ко мне Кору…

Беседа с Деметрой тоже ничего не дала — кроме рыданий и обещаний кое-что Аполлону укоротить. Деметру успокаивала Гера — хмурая, прекрасно понимающая, куда мы влезли, и почти что забывшая изображать почтительный ужас при моем виде.

— Я мог бы сам устроить их брак, — под конец сказал я, решив, что нужно бы ляпнуть хоть какую-нибудь глупость. — Не спросив позволения у Зевса.

Гера высказалась сложнее, она прошипела: «И как это будет выглядеть? Слабостью? Издевательством над сыном? Плевком в лицо брату?!»

Деметра же просто с ужасом икнула, подняла на меня красные глаза и выдала:

— Зевс пойдет на тебя войной.

После чего опять начала рыдать о дочери — чем и занималась, пока Гера не заставила ее малость успокоиться и не спровадила с Олимпа вслед за муженьком: «Будь спокойна и положись на Климена: он все знает, все придумает, все сделает…».

— Моя вестница не нашла Ифита, — поведала потом супруга покаянным шепотом. — Нереиды не знают, где найти его, а к Нерею Ирида не осмелилась являться.

Я прошелся по покою. Запустил пальцы в волосы — и родное золото венца оказалось чуждым.

— Он у тебя не лучник, случаем?

Хотя что я спрашиваю, знаю уже. Впору надеть шлем и окончательно сделаться невидимкой — ну, или мишень на спине нарисовать.

Два кифареда-лучника, разгневанный Зевс, собирающийся воцариться в подземном мире Посейдон…

— Не нужно было тебе ходить в подземный мир, — сказала сестра. — Сидела, кусала губы, на щеках — красные пятна от слёз. — Я заслужила десяток таких бичеваний. Совершила глупость, когда поддалась искушению — а глупость нужно карать.

В синих глазах, наполненных слезами, вяжется цепочка. Начинается с нее — с измены. А заканчивается — лучше не видеть, чем.

— Скажи служанкам — пусть тебя высекут. Послушай рыдания Деметры или вкуси стряпни Афродиты: есть много способов покарать себя. Мне недосуг заниматься этим.

У меня тут, знаешь ли, такое намечается, что уже почти что хочется взять сына за грудки, встряхнуть и заявить: «А ну свергай! Свергай живо!» А потом отправиться в Тартар, оставив остальных разбираться с тем, что начнется.

Только вот чтобы взять сына за грудки — нужно, чтобы где-нибудь неподалеку присутствовал сын. А он что-то не торопится, хотя молва точно до края света долетела — поведала и о бичевании Геры, и о похищении Коры…

А я вот по своему дворцу круги в недоумении наворачиваю.

Где, Тартар побери, Арес с местью за мать? За Кору?! Да хотя бы с разговором, что ли?!

Эй, безжалостные Мойры! У меня тут рок куда-то потерялся — не отыщете ли?!

Мойры вняли. Расщедрились, старые, в ответ на просьбу (последнюю? а, кто там знает…).

Метида Разумная явилась во дворец — получаса не успело пройти.

Оторвав меня от размышлений — что мне, собственно, делать с норовистым Зевсом, норовистым Аполлоном, такой же норовистой Корой… ах да, Деметра еще…

Разумная явилась с таким лицом, что вообще оказалось не до размышлений. Оказалось — нужно только кивнуть всем на дверь. Еще и дверь запечатать. Чтобы не услышали, что может обрушить воплощение разума на воплощение неразумия.

— Твой ублюдок-сын…

Не узнаю тебя, Метида. Волосы растрепались, изломались губы, лицо кислое, будто недозревшее яблоко. В глазах пылает нечто, совсем чужеродное разуму — но это и понятно, под стать истории.

О несчастной Афине, похищенной моей судьбой. Украденной Клеймом Кронида на колеснице, прямо когда…

— …она просто танцевала и собирала цветы, а он…! Ты… ты позволил ему это! Глупец, неужели забыл, что она твоя дочь…

И десяток свидетелей. Все в один голос: Афина безмятежно резвилась на лужайке (Афина! Безмятежно резвилась!!) И тут вдруг — Арес, на колеснице и как из-под земли. Хватает, не слушает отчаянных мольб (о Тартар — мольбы у Афины!) — и уезжает с рыдающей жертвой наперевес.

Одного не понимаю — свидетелей-то они откуда достали?!