Инквизиция, ересь и колдовство. «Молот ведьм»

Сам по себе этот нарратив, составленный Нидером (который, по всей видимости, записал передававшуюся изустно историю) и пересказанный дословно Инститорисом, является преданием, выражавшим отношение доминиканцев к одному из самых уважаемых членов собственного религиозного объединения. В обоих трактатах эта история следует за серией «примеров» о чуде воображаемой кастрации раннехристианских святых (авва Серен, настоятели Эквиций и Илия), но отличается от них тем, что акцент повествования сместился с почти физиологического переживания утраты половых органов на активные действия (изгнание блудницы). Перед нами разворачивается драма демонстрации potentia (сверхъестественной силы) святого, защитный жест которого вызывает прямую реакцию Бога.

Интрига этой истории заключалась в том, что ближайшие родственники попытались не допустить Фому до монашеской стези и склонить его к мирскому образу жизни через заточение и искушение сладострастием. Они подослали к нему блудницу в роскошных одеяниях и украшениях[248].

Далее нарратив демонстрирует сложную игру образов. Завидев блудницу, Фома ищет «материального огня» (ad [et] materialem ignem, cucurrit [concurrit]

) и, схватив огненную головню (titionem ignitum arripuit), изгоняет из кельи «посланницу огненной страсти» (suggetricem ignite [ignitæ] libidinis e carcere fugauit). Затем Фома падает на колени и обращается к Господу с мольбой о чистоте (et orationi[e] statim pro castitatis dono prostratus

). После этого он засыпает и во сне видит двух ангелов, явившихся к нему с Божественным даром: «Тогда почувствовал он пояс, т. е. ощущение [как от] пояса и проснулся с [радостным] возгласом» (Sensit igitur cincturam, scilicet, tactum [tactus] cincture[æ], et exclamando euigilauit).

Специфика истории о Фоме Аквинском заключается в том, что здесь мы видим экзорцизм, направленный на того, кто его производит. Изгоняя огненной головней блудницу, святой сокрушает собственное сладострастие, потенциальный, еще не совершенный грех.

Очевидно, эта история в глазах доминиканцев обладала определенным ореолом величия собственного святого и наставника в богословских вопросах. Однако соседствуя в трактатах с experientia

XV в., она неизбежно производит впечатление чего-то архаического, акцентирующего внимание не на ситуации прямого противостояния демонам, а на уникальном опыте преодоления собственной греховности, недоступном простым смертным.

Эта драма близка по своей образности историям изгнания бесов первыми святыми. Как указывает П. Браун, процедура экзорцизма изначально имитировала порядок позднеримского questio, перенося как метафоры самые характерные детали допроса с применением пытки — дыбу, крючья и пр.[249]

Этот прием с переносом образов карающего правосудия на потусторонние реалии и посмертное воздаяние грешникам оказался более чем востребованным. Как отметил Ж. Ле Гофф на материале «Чистилища святого Патрика», повествуя о путешествии в потусторонний мир, автор этого сочинения специально оговаривает, что рассказ о муках грешников и радостях праведников содержит только описание телесного или того, что имеет вид телесного, а также объясняет через отсылку к Блаженному Августину и св. Григорию, что телесными карами могут быть наказаны бестелесные духи[250]

.

В этом ряду случай изгнания Фомой Аквинским блудницы как «посланницы огненной страсти» (suggetricem ignite [ignitæ] libidinis) из собственной кельи и последовавшее за этим явление ангелов, описываемый Иоганном Нидером и Генрихом Инститорисом, выглядит как продолжение долгой истории святости.

То, что в истории Фомы Аквинского изгнанию подлежит порок, пусть и в человеческом обличье, а не демон, также укладывается в логику экзорцизма:

«К седьмому веку зачитывание списка поверженных богов, которого некогда добился Мартин, кристаллизировалось в более рутинный, но столь же определенный список грехов, которые приводили каждого немощного в состоянии одержимости»[251].