Инквизиция, ересь и колдовство. «Молот ведьм»

Как отмечает Т. Херциг, наиболее вероятно, что впервые Генрих Инститорис услышал о чудесных дарах Лючии Брокаделли в январе 1500 г., находясь в Риме и ожидая оформления буллы папы римского Александра VI перед своим путешествием в Чехию. Сам понтифик, при котором служил викарием некий Доменико, дядя по линии отца молодой женщины, проявлял интерес к истории обретения той стигматов. Я полагаю, что главным стимулом к путешествию в Феррару для «достопочтенного отца» стало совпадение интересов апостольского престола, оценивавшего перспективы нового культа, и ордена братьев-проповедников, стремившегося упрочить свое положение, поскольку Лючия состояла в терциарии доминиканцев, «третьем ордене» — организации для мирян, принявших на себя специальные обеты. Как бы то ни было, визит оказался весьма кратким, и по завершении формальной процедуры «брат Генрих из Шлеттштадта» отбыл в Моравскую марку королевства Богемии.

После отъезда Инститорис состоял в переписке с кардиналом Ипполито д’Эсте, приходившимся сыном герцогу Феррары, и другими людьми, вовлеченными в оформление культа. Как минимум одно письмо он получил уже в Чехии и опубликовал в последнем своем сочинении — кратком памфлете Stigmifere virginis Lucie de Narnia aliarumque spiritualium personarum feminei sexus facta admiratione digna

(«Достойные почитания деяния девы-стигманосицы Лючии из Нарни и других духовных особ женского пола»). Открытие этого текста Т. Херциг стало вторым значимым свидетельством участия «брата Генриха из Шлеттштадта» в дальнейшей истории santa viva.

Наконец, самой невероятной удачей израильской исследовательницы стало то, что она соотнесла документы, содержащие сведения относительно участия Инститориса в канонизационном процессе «живых святых», с ранее опубликованным письмом Томаса из Пршелоуча. Благодаря этому письму мы можем увидеть диспут в Ольмюце глазами оппонента «брата Генриха из Шлеттштадта», одного из духовных лидеров «чешских братьев»:

«Старый [Инститорису на момент разговора было около 70 лет. — Гр. Б.] инквизитор еретического нечестия рассказывал мне в Ольмюце, когда я посетил его вместе с моим товарищем, что были особы такой чудесной святости в Италии. Он также говорил мне о женском поле, что в Италии некоторые сестры в конвентах ведут столь святую жизнь, которой не было [во все предыдущие эпохи] — ни во времена до обретения Завета [Моисеем — т. е. от сотворения мира], ни во времена Ветхого завета, ни во времена Нового завета, вплоть до наших дней. Ни Авраам, ни Моисей, как ни один другой пророк, ни даже Иоанн Креститель, о котором сам Господь свидетельствовал, что не являлось более святого человека, рожденного женщиной, ни даже Дева Мария, ни даже Господь, сын ее, как никто из апостолов, — [все они] не могут сравниться со святостью жен сих. Никто из всех перечисленных не был столь свят, чтобы не есть и не пить, но оставаться в живых, получая только Тело Господне [т. е. гостию] подобно одной из этих сестер [т. е. Коломбе из Риети]. Более того, никто из святых кроме монаха (Гр. Б.: sic — так в тексте) Франциска не нес на собственном теле знаки ран от Страстей Сына Божьего, подобно другой сестре [Лючии Брокаделли] — раны, что обновлялись каждую пятницу ее святой кровью, пока кровь стекала из них… Молитвы столь святых известны и истинны перед Богом. Когда они молятся, Господь Бог слышит и дарует победу».[263]

Этот эпизод хорошо иллюстрирует стратегию «брата Генриха из Шлеттштадта» в диспуте с «чешскими братьями» — использовать образы чудес santa viva для того, чтобы свести на нет нравственный идеал скромности и воздержания, который демонстрировали его оппоненты. В глазах большинства сторонников духовные лидеры Unitas Fratrum

обладали высоким нравственным авторитетом, который инквизитор еретического нечестия пытался ниспровергнуть, рассказывая с позиции свидетеля о даре стигматов сестры Лючии.

Согласно его логике, добродетели умеренности и кротости были чем-то малозначительным и обыденным при сравнении с ранами Спасителя, проступившими на плоти молодой женщины таинственным образом. Разница между этими явлениями описывалась благодаря понятию «сверхъестественное» (supernaturalis), которое, согласно Р. Бартлетту, активно осмыслялось в рамках схоластической философии и употреблялось как атрибут подлинного чуда[264].

* * *