Инквизиция, ересь и колдовство. «Молот ведьм»

Гравюра из трактата Молитора относится к первому типу, с той поправкой что изображены даже не автор (Ульрих Молитор) и адресат (Сигизмунд Габсбург), но все три персонажа диалога (Сигизмунд, Молитор, Шатц) «за беседой» (in conuersatione). Надо полагать, что своеобразное решение, на которое пошел Молитор, включив эрцгерцога Сигизмунда Австрийского в качестве персонажа в свое сочинение, не было исключительно данью этикету. Оказавшись в пространстве текста вместе с государем, автор тем самым обозначает и собственный статус как лица, приближенного к особе правителя, в том числе — в решении вопросов, стоящих перед властью.

Как отмечал Р. Шартье, для писателей, ученых, художников стать клиентом или придворным, оказаться в прямом подчинении у государя — зачастую единственный способ обрести независимость, недоступную в силу традиционной принадлежности к университету или ремесленной корпорации[324].

Помимо книг Инститориса и Молитора есть, по меньшей мере, три аналогичных случая среди авторов, писавших о злонамеренном колдовстве (maleficia). В 60–70-х гг. XV в. еще один доминиканец — Иероним (Джироламо) Висконти — также посвятил свои сочинения светскому властителю (и своему родственнику) герцогу Миланскому Франческо Сфорца[325].

Позднее — уже спустя без малого двадцать лет после написания Malleus Maleficarum и De laniis et pithonicis mulieribus — аббат Шпонгеймского монастыря Иоганн Тритемий, славившийся своей эрудицией, при похожих обстоятельствах составит сочинение под названием «Книга восьми вопросов к императору Максимилиану» (Liber Octo questionum ad Maximilianum Ceſarem). После того как к нему за консультациями обратятся сразу два светских властителя — курфюрст Иоахим Бранденбургский и император Священной Римской империи германской нации Максимилиан I Габсбург[326]. Уже в XVII в. перевод на польский также был посвящен Станиславом Зомбковичем князю Янушу Острожскому (Janusz Ostrogski

)[327].

В этих индивидуальных стратегиях мы можем увидеть своеобразную иллюстрацию тезиса Ж. Ле Гоффа о политической реализации власти представителей корпорации интеллектуалов как институционализованного знания (studium), занявшей место рядом с властью церковной (sacerdotium) и властью государевой (regnum)

[328]. Апелляция к книжной традиции в обоих случаях служила средством самоидентификации авторов, описания преемственности взглядов и выступала в качестве стратегии защиты в случае возникновения полемики.

В целом, ситуация с сочинениями Генриха Инститориса и Ульриха Молитора хорошо иллюстрирует известный тезис М. Фуко: «нет ни отношения власти без соответствующего образования, области знания, ни знания, которое не предполагает и вместе с тем не образует отношений власти»[329].

3.2. Идеальная ведьма: Хелена Шоберин в материалах дела и на страницах Malleus Maleficarum

«Хелена Шоберин предстает идеальным примером этого принципа [т. е. сочетания скверной репутации и постыдных поступков с точки зрения христианской веры, характерных для ведьмы]: женщина сомнительной морали, по слухам — с беспорядочной сексуальной жизнью и репутацией обладательницы злонамеренной колдовской силы»[330].

Ханс Питер БРОДЕЛ «Malleus Maleficarum и конструирование колдовства: теология и народная вера»

«Она же ответила, что родилась и воспитывалась в Инсбруке и вот уже восемь лет состоит в браке с Себастьяном Шобером, и по сию пору поведение ее было достойным. Это побудило инквизитора к столь щекотливым расспросам относительно ее девственности и прочих интимных тайн, что представитель епископа отклонил эти вопросы, как не относящиеся к существу дела, и даже пригрозил покинуть заседание, если таковые продолжатся»[331].

Этот эпизод из допроса некой Хелены Шоберин (Helena Scheuberin) оказался переломным для преследования ведьм в Инсбруке. По наблюдению Э. Вильсона, он ознаменовал собой стремительное перерождение в фарс потенциально трагической ситуации[332]. Сама по себе эта ситуация конфликта между представителями стороны обвинения в ходе ведовского процесса уникальна. Она показывает, насколько могли расходиться в своих представлениях о природе maleficia даже те, кого именовали по-немецки die gelerten или на латыни literati — образованными людьми.