Инквизиция, ересь и колдовство. «Молот ведьм»

Однако дальнейший ход процесса зависел от епископской администрации, позицию которой относительно магических практик определял канон Episcopi. В ситуации прямого сопоставления двух документов (т. е. бреве и канона) правовой характер любых обвинений, помимо магических путешествий и превращений, обосновать было трудно. Постепенное расширение юрисдикции инквизиции на магические практики происходило на протяжении XIV–XV вв. благодаря постановлениям пап Иоанна XXII и Евгения IV[309]. Однако в какой мере они были известны непосредственным участникам процесса на местах, остается открытым вопросом.

По наблюдению А. Новицкого, инквизиторы, как правило, возили с собой документы[310], однако есть основания полагать, что Инститорис был менее подготовлен. Уже после скандала в Инсбруке он оставался в городе некоторое время (с ноября 1485 г. по февраль 1486 г.) и даже составил для епископа Бриксенского Георга Гольсера

Memorandum с описанием своего понимания инквизиционной процедуры. В основе документа лежало сочинение Николая Эймериха, но в своем изложении «брат Генрих из Шлеттштадта» допустил расхождения с источником, которые сам позже исправил в Malleus Maleficarum. Кроме того, в трех сочинениях, затрагивавших вопросы, связанные со злонамеренным колдовством (maleficia), Инститорис упоминал только буллу Иннокентия VIII и не ссылался на трактовку магических практик в посланиях Иоанна XXII и Евгения IV. Эта ситуация говорит о том, что обе стороны конфликта демонстрировали правовой минимализм, ориентируясь исключительно на те документы, которые определяли их непосредственные полномочия и сферу интересов.

Этот конфликт вышел на первый план в тексте Summis desiderantes affectibus,

содержащем описание претензий неких «клириков и мирян» (clerici et layci [laici]), «что в сопроводительных письмах подобные провинции города, диоцезы, земли и прочие сказанные места, так же как и подобные [обвиняемые] особы и случаи [преступлений] определенно не названы»[311].

Черновик буллы характеризует ситуацию несколько иначе: «Но поскольку провинций, городов и диоцезов названия специально не указаны и о таковых особах, случаях, преступлениях и проступках нет указаний в апостольских посланиях названных проповедников»[312], «клирики и некие мирские особы, неразумные и менее образованные» (

clerici et alie persone laycales insipientes et minus docti) препятствовали инквизиционному дознанию и наказанию ведьм. Новый документ, полученный от апостольского престола, включал в себя описание преступлений злонамеренного колдовства, что вместе со статусом ad futurum rei memoriam позволяло преодолеть сопротивление, основанное на положениях канона Episcopi.

Как оказалось, на практике даже новая булла не способна переломить инерцию епископской администрации на местах. Промульгация, акт официального издания буллы Иннокентия VIII епископом Бриксена Георгом Гольсером, утвердившим право Инститориса на инквизиционную деятельность, содержит также некоторые внутренние противоречия. Вопреки самому тексту Summis desiderantes affectibus,

наделившей полномочиями «инквизиторов еретического нечестия» двоих доминиканцев, в документе присутствует упоминание только «достопочтенного, во Христа верующего возлюбленного Генриха Инститориса, ордена братьев проповедников и священной теологии профессора, а также инквизитора еретического нечестия»[313], тогда как имя Якоба Шпренгера в тексте отсутствует.

Город Бриксен, общий вид. Гравюра Августина Франсуа Леметра, 1840

Согласно Промульгации, в Бриксенский диоцез явился один Инститорис, и только его полномочия как инквизитора были подтверждены епископом. Далее, описывая своими словами дьявольские происки, с которыми должен бороться инквизитор, епископ предпочел опустить все указанные в булле преступления, призвав паству «не следовать ошибкам такого рода [т. е. не совершать упомянутых магических действий] и демоническим иллюзиям» (ne huismodi errores et demonum illusones sequantur).