Инквизиция, ересь и колдовство. «Молот ведьм»

Это воздействие следует считать сверхъестественным, поскольку объяснить его причины в категориях повседневной жизни не удается. Его можно лишь наглядно выразить через образы, которые сами по себе могут варьироваться.

В агиографии это образы действия (видение операции с изымаемыми органами. В «примерах из практики» — образы результата (отсутствующий пенис). Кастрация здесь выступает в качестве образа-метафоры, ключевого элемента, без которого сам сюжет становится невозможным. Назначение этого образа — обозначить радикальное изменение в жизни человека, в ходе которого ему отводится сугубо

пассивная роль — быть объектом воздействия со стороны агентов сверхъестественного, различных по своей модальности (соответственно ангела или группы ангелов и ведьмы).

Различия появляются на уровне деталей повествования, будь то окончательный результат (соответственно — освобождение от искушения и исцеление) или отношение к событию и к сверхъестественным агентам. Любопытно, что отношение к событию совпадает с модальностью агентов: присутствие в пространстве нарратива ангелов предполагает положительное отношение героя к манипуляциям с его телом, а их отсутствие заставляет подозревать ведьму в наведении порчи и трактовать произошедшее как нанесение вреда. При этом отношение к агентам сверхъестественного во втором случае не имеет четкого совпадения с модальностью: герой может относиться к ней как агрессивно (угроза физического насилия и расправы), так и лояльно (мирный контакт, ориентированный на уговоры).

Рассуждая об опыте экзорцизма Генриха Инститориса в Риме, мы уже вспоминали наблюдение П. Брауна, согласно которому сама эта практика изначально имитировала порядок позднеримского questio, допроса с применением пытки[498]. Метафора здесь, как и в историях о мнимой кастрации, заключается в использовании физиологической образности для объяснения процессов взаимоотношения со сферами божественного и демонического.

Эти наблюдения как нельзя лучше иллюстрируют тезис А.Я. Гуревича о том, что мир воспринимался людьми Средневековья как своего рода «духоматерия», где даже душа человеческая обладала телесными свойствами, и одушевление всего тварного мира имело своим коррелятом отелеснивание всего духовного[499]

. Вместе с тем этот прием был условием понимания аудиторией сообщаемой информации, поскольку «публика, на которую были рассчитаны примеры, была склонна воспринимать истины христианства преимущественно в зримой, физически ощутимой форме, спиритуальное воспринималось ею через материальное»[500].

4.4. «Плотские мерзости с демоном-инкубом…»

«Секс с демонами был весьма комплексной идеей. Она развивалась очень медленно в книжной культуре, начиная примерно с середины XII в., и ей пришлось преодолевать философские, физиологические и теологические возражения, колоссальные как по весу, так и по разнообразию»[501].

Уолтер СТЕФЕНС «Любовницы демонов: колдовство, секс и кризис веры»

В отрывке из Opus sermonum в числе horribilia, «ужасов» злонамеренного колдовства, нет одной детали, которая прочно ассоциируется с Malleus Maleficarum, — упоминаний о плотских отношениях инкубов и ведьм. Это обстоятельство отчасти компенсируется формулировками буллы Иннокентия VIII, в которой есть обвинения в адрес тех, кто практикует колдовство, в том, что они вступают в связь с «демонами инкубами и суккубами» (cum demonibus incubis et succubis abuti).

«Нюрнбергское руководство» содержит подробный перечень вопросов на эту тему: «Далее — в каком обличье явился он [teüfel

демон] к ней» (Item in was gestalt er zuo ir kem …) «Далее — в какой день». (Item auff welichen tag). «Далее — после того, как много раз он познавал ее непристойно» (Item darnach wie vil mal er sy bekant hab in vnkeüsch). «Далее — как много лет» (Item wie vil jar).

Открытый финал инсбрукского процесса, который оборвался сразу же, как только Инститорис попытался на практике сформулировать свои подозрения, не позволяет нам оценить трансформацию обвинения, благодаря которой обычная распутная женщина неожиданно должна была оказаться замешанной в плотской «мерзости с демоном инкубом» (carnali spurcitia cum demone incubo). К большому счастью для обвиняемой Хелены Шоберин, полет мысли инквизитора в глазах прочих членов суда показался настолько непристойным, что вопросы не стали даже фиксировать в протоколе.