Инсбрукская волчица

– Почему ты думаешь, что это Анна? – спросил я.

– Ну, мне так кажется… Я слышал, как они когда-то говорили с подругой о том, что ненавидят других учениц и учителей.

– Как выглядит эта Анна? – продолжал я допрос.

– Высокая, красивая, круглое лицо, каштановые короткие косы, карие глаза.

– Да, – сказал я, – девочки часто ругают своих одноклассниц, но это не значит, что они готовы их убить.

– Она очень отличалась от других девочек, – пытался объяснить мне Густав, – а ещё я видел… – тут Густав замолчал.

– Смелей, сынок, говори, что ты видел, не бойся!

– Я видел, как она стреляла из пистолета. Она приходила в лес и стреляла из него.

– Ты уверен, что это был настоящий пистолет? Может быть, девочки просто баловались с игрушечным оружием?

Густав молчал.

Я понимал, о чём он думает. Скажи он сейчас, что пистолет был настоящий, и следующий вопрос мой будет, «почему же ты не заявил сразу в полицию»? И Густав это понимает. А если он ответит, что пистолет, наверное, был игрушечный, то о чём тогда разговаривать?

– Ты не заявил, потому что она тебе нравится? – продолжал допытываться я.

Думаю, если бы было светло, я бы наверняка увидел, как бледная веснушчатая физиономия Густава покраснела.

– Но я же не знал точно… – бормотал он, – она приходила сюда стрелять, весной, раньше ещё. И потом летом. Ничего плохого не случалось. Она не убивала зверей. Стреляла по деревьям. Пристреливалась, училась. Она очень хорошо стреляет теперь. Меня отец берёт с собой на охоту, я тоже умею стрелять. Из охотничьего ружья. Но она стреляет лучше меня. Сначала она рисовала на толстом дереве фигуру. Такую толстую фигуру. Как будто в юбке, а сверху причёска. А потом начинала стрелять. В лоб, в сердце… И всегда попадала. То есть, сначала не попадала, а когда научилась, стала попадать. Ну, вот мы уже и пришли, вот дорога.

– Спасибо, Густав, что меня проводил, но на будущее должен тебе сказать, всегда, когда кто-то при тебе из гражданских лиц стреляет из настоящего пистолета, ты должен заявить в полицию, понял?

– Да, господин полицейский, – пробормотал он и быстро направился обратно в лес. А я зашагал по дороге к городу, направляясь не домой, а обратно в полицейский участок.

Спать в эти дни мне было некогда.

Я размышлял. Если хлеб могут съесть животные и склевать птицы, то твёрдые куски рафинада, скорее всего, никто не тронет, кроме проголодавшейся школьницы. А защиту от белок лесничий обещал придумать. Гарантия, конечно, не стопроцентная, но я надеялся на свои ловушки.

Вернувшись в участок, я обнаружил на столе донесение, которое принесли уже после того, как я отправился в лесничество. С этого дня должен был возобновиться учебный процесс для учениц сгоревшей гимназии. Временно их перевели в здание церковной школы на другом конце города. Это решение вызвало очень много недовольства среди учениц младших классов и их родителей. Из-за этого, оказывается, сегодня во второй половине дня даже случилось стихийное собрание перед мэрией. Родители учениц возмущённо кричали о том, что здание не приспособлено, классы тесные, холодные, учиться в них невозможно.

Постепенно разговор перекинулся на полицию, которая «ничего не делает для поимки преступника». В результате несколько особо активно выступающих горожан пришлось даже задержать. Когда я вернулся в участок, они были уже опрошены, предупреждены и отпущены. Но в объяснении одного из них мелькнула интересная фраза:

«Родители Анны Зигель ещё живы! А мы водим своих детей в этот клоповник!».

Я испугался. Попахивало самосудом. Я быстро просмотрел другие объяснительные. На первый взгляд, в них не было ничего необычного, кроме вполне понятного возмущения. Но общий тон всего этого мне очень не нравился. Ещё не хватало нам общественных беспорядков в городе. На заднем плане мелькнула мысль о том, что я сегодня первый раз в жизни не предупредил семью о том, что не приду ночевать. Оставаться на работе приходилось и раньше, но обычно я давал знать жене. Но сейчас, после последней ссоры, это не казалось мне таким обязательным, гораздо важнее было происходящее в городе. И, казалось бы, откуда кто что мог узнать. Откуда берут сведения все эти люди? В этом городе и газет не надо.

Приближалось утро. Я с нетерпением ждал появления на службе первых патрульных с намерением отправить их на смену тем, которые дежурили в доме Анны Зигель. В свете последних событий могло быть всё, что угодно, включая поджог этого дома. Я только надеялся, что горожане закопают свой «топор войны» в день похорон. Но первым прибежал как раз один из тех, кто сторожил дом Зигелей.

– Господин Дитрих! – закричал он, – они уезжают! Родители Анны Зигель уезжают! Они уже запаковали большие корзины и чемоданы и сейчас вызвали две пролётки!

Ну что ж делать? Формально у меня нет оснований задерживать этих людей. Возможно, так будет даже проще, после их отъезда мне можно будет не думать об их безопасности. До начала рабочего дня оставалась пара часов.