Институт

— Никто. Просто, всякий раз, когда я вижу ребёнка в грязной изорванной одежде и с разорванным ухом, выпрыгивающим из поезда, такое предположение рождается само собой. Так, кто…

— Что тут за крики? Я слышала… ох, господи ты боже мой, что случилось с этим мальчиком?

Тим обернулся и увидел Сироту Энни Ледо. Должно быть, она была в своей палатке позади станции. Она часто приходила туда вздремнуть в середине дня. Несмотря на то, что в десять утра термометр показывал восемьдесят пять градусов, Энни была в полной, как её называл Тим, мексиканской экипировке: серапе, сомбреро, старые браслеты и спасённые от забвения ковбойские сапоги со складками вдоль швов.

— Это Ник Уилхолм, — сказал Тим. — Он приехал в наш городок Бог знает откуда. Спрыгнул с 56-го и на полном ходу врезался в сигнальный пост. Ник, это Энни Ледо.

— Очень рад познакомиться, — сказал Люк.

— Спасибо, сынок, и я тоже. Это сигнальный пост ободрал ему ухо, Тим?

— Я так не думаю, — сказал Тим. — Надеялся услышать объяснение.

— Вы ждали прибытия поезда? — спросил мальчик. Казалось, он зациклился на этом. Может, потому что сильно ударился головой, а, может, по другой причине.

— Я не жду ничего, кроме возвращения Господа нашего Иисуса Христа, — сказал Энни. Она оглянулась по сторонам. — У мистер Джексона на стене висят неприличные картинки. Но не скажу, что я удивлена. — «Не» у нее получилось, как «нье».

В этот момент в комнату вошёл мужчина в комбинезоне поверх белой рубашки с чёрным галстуком. На голове у него красовалась кепка железнодорожника.

— Привет, Гектор, — сказал Тим.

— И тебе привет, — сказал Гектор. Он без особого интереса взглянул на окровавленного мальчика, сидящего в мягком кресле Крейга Джексона, затем перевёл внимание на Тима.

— Мой помогатор[99] сказал, что у меня для тебя пара генераторов, несколько газонокосилок и прочее, около тонны консервов и ещё тонна свежих продуктов. Я опаздываю, Тимми, дружище, и если ты не разгрузишь меня, то придётся посылать за ними в Брунсвик колонну грузовиков, которых у этого города нет.

Тим поднялся на ноги.

— Энни, можешь составить компанию этому молодому человеку до приезда доктора? Мне нужно сходить порулить погрузчиком.

— С этим я справлюсь. Если он закатит истерику, я суну ему что-нибудь в рот.

— Я не буду закатывать истерику, — сказал мальчик.

— Сынок, — сказал Гектор, — ты что ли прятался на моём поезде?

— Да, сэр. Извините.

— Ну, раз уж ты сошёл, теперь это меня не касается. Наверное, дальше тобой займутся копы. Тим, я понимаю, что у тебя тут ЧП, но продукты не будут ждать, так что помоги выгрузить их. Где вообще твои чёртовы помощники? Я видел только одного, и он сидит в офисе на телефоне.

— Это Холлистер из местного мотеля, и я ни разу не видел, чтобы он хоть что-нибудь разгружал. За исключением, может быть, своего кишечника по утрам.

— Отвратительно, — сказал Сирота Энни, хотя это могло быть адресовано журнальным разворотам, на которые она продолжала смотреть.

— Биманы должны быть здесь, но эти двое раздолбаев, похоже, идут с опозданием. Как и ты.

— А, чёрт возьми. — Гектор снял кепку и провёл рукой по густым чёрным волосам. — Ненавижу эти кольцевые маршруты. Разгрузка в Уилмингтоне тоже шла медленно. Долбаный «Лексус» застрял в автовозке. Ладно, посмотрим, что можно сделать.

Тим последовал за Гектором к двери, затем обернулся.

— Тебя ведь зовут не Ник, верно?

Мальчик задумался, а потом сказал.

— Пока что Ник.

— Не позволяй ему двигаться, — сказал Тим Энни. — Если вздумает, крикни меня. — И обратился к окровавленному мальчику, который выглядел очень маленьким и истерзанным: — Мы побеседуем с тобой, когда я вернусь. Договорились?

Мальчик обдумал это, затем устало кивнул.

— Думаю, придётся.

2

Когда мужчины ушли, Сирота Энни нашла пару чистых тряпок в корзине под раковиной. Она смочила их в холодной воде и одну, крепко отжав, протянула мальчику.

— Приложу это к своему уху.

Люк так и сделал. Ухо защипало. Другой тряпкой она воспользовалась, чтобы вытереть кровь с его лица — с такой нежностью, что он подумал о своей матери. Энни остановилась и спросила — с такой же нежностью, — почему он плачет.

— Скучаю по маме.

— Держу пари, она тоже по тебе скучает.

— Нет, если только её сознание не продолжает каким-то образом существовать после смерти. Мне бы хотело в это верить, но практические исследования показывают, что так не бывает.

— Продолжает? О, несомненно. — Энни подошла к раковине и начала споласкивать тряпку, которой вытирала кровь. — Некоторые говорят, что души не проявляют никакого интереса к земным делам — не больше, чем мы заботимся о муравьях, но я не из их числа. Я считаю, что душам не всё равно. Жаль, что её не стало, сынок.

— Как вы думаете, их любовь тоже продолжается? — Мысль была дурацкой, он знал это, но по-хорошему дурацкой.

— Конечно. Любовь не умирает вместе с земной оболочкой, сынок. Это совершенно смехотворное предположение. Давно её не стало?

— Может, месяц назад, может, шесть недель. Я потерял ход времени. Их убили, меня похитили. Я знаю, в это трудно поверить…

Энни принялась вытирать оставшуюся кровь.