Иосиф Бродский. Жить между двумя островами

– Марина, послушай, – глухо звучит из глубины полукомнаты, более напоминающей чудовищных размеров шкаф в антикварном магазине:

Предпоследний этаж

раньше чувствует тьму,

чем окрестный пейзаж;

я тебя обниму

и закутаю в плащ,

потому что в окне

дождь – заведомый плач

по тебе и по мне.

Нам пора уходить.

Рассекает стекло

серебристая нить…

С кухни доносится грохот упавших с сушилки мисок и кастрюль, видимо, опять кто-то из соседей задел, неудачно повесили – прямо на входе.

Марина вздрагивает, словно оживает, выходит из забытья, резко отворачивается от окна и смотрит на Иосифа, который, впрочем, не слыша ничего и не замечая никого, продолжает чтение уже самому себе.

А ведь изначально это и было чтение самому себе.

Едва слышно, ведь Иосиф убавил звук, звучит кода «Кончерто гроссо», после чего игла плавно отрывается от полихлорвиниловой дорожки, и «Юность» затихает…

А потом Иосиф и Марина идут по Пестеля в сторону Фонтанки, а в это время по противоположной стороне улицы из Летнего сада возвращается с прогулки Александр Иванович, но они не замечают друг друга.

Накрапывает дождь.

Дойдя до Соляного переулка, Иосиф начинает рассказывать Марине о том, как сумасшедшая историчка с орденом Ленина на пиджаке ставила их на колени, когда умер Сталин.

Марина усмехается в ответ:

– Каждый раз, когда мы проходим это место, ты мне рассказываешь эту историю… Лидия Петровна Лисицына, если не ошибаюсь.

– Она была Васильевна.

– Да какая разница…

С Марианной Павловной Басмановой Иосиф познакомился в 1962 году.

«Питерская художница с глазами-изумрудами была представлена Бродскому на новогодней вечеринке», – вспоминает Евгений Рейн.

По другой версии, встреча произошла 2 марта 1962 года на вечере композитора Бориса Тищенко (1939–2010).

Марина (так ее звали друзья) была на два года старше Иосифа.

По материнской линии она происходила из семьи академика Георгия Федоровича Ланге, а отцом Марины был Павел Иванович Басманов – известный художник и книжный график.

Семья Басмановых жила в доме 15 на улице Глинки, в бывшей квартире художника Александра Николаевича Бенуа. Особая атмосфера, царившая здесь, не могла не наложить особый отпечаток на характер юной Марианны – она была молчалива, загадочна, замкнута, словно постоянно погружена в мир своих фантазий, музыкальна и, разумеется, бесконечно увлечена живописью.

Людмила Штерн так описала Марину: «Она казалась очень застенчивой. Не блистала остроумием и не участвовала в словесных пикировках, когда мы друг о друга точили языки. Бывало, за целый вечер и слова не молвит, и рта не раскроет. Но иногда в ее зеленых глазах мелькало какое-то шальное выражение. И тогда напрашивался вопрос: не водится ли что-нибудь в тихом омуте?»

Думается, что Иосифа подобные вопросы не волновали.

Он специально водил свою избранницу в Эрмитаж, чтобы тут, поставив Марину рядом с «Мадонной с яблоками» Кранаха, слушать откуда-то из глубины приходящие строки:

В накидке лисьей – сама

хитрей, чем лиса с холма

лесного, что вдалеке

склон полощет в реке,

сбежав из рощи, где бог

охотясь вонзает в бок

вепрю жало стрелы,

где бушуют стволы,

покинув знакомый мыс,

пришла под яблоню из

пятнадцати яблок…

Ради этих минут Бродский был готов на все, потому что знал, что, находясь рядом с Мариной, вдохновение может посетить его в любое мгновенье.

Читаем в книге Людмилы Штерн «Поэт без пьедестала»: «Он не мог отвести от нее глаз и восхищенно следил за каждым ее жестом – как она откидывает волосы, как держит чашку, как смотрится в зеркало, как набрасывает что-то карандашом в блокноте».

Иосиф и Марина могли часами гулять по городу, особенно ими была любима Новая Голландия – места, хоть и расположенные в центре Ленинграда, но все-таки не слишком популярные у гостей города, да и у ленинградцев тоже – завод «Адмиралтейская верфь», кварталы огромных, напоминающих средневековые замки доходных домов, да полузаброшенные особняки в стиле «модерн».

По набережной Ново-Адмиралтейского канала выходили к Неве, на противоположном берегу которой возвышалась Успенская церковь с черными, облупившимися куполами. К выбору своих детей родители Бродского и Басмановой отнеслись с неудовольствием. Иосиф очень переживал, что родители Марины его на дух не переносили и не пускали на порог. В сердцах он ни раз их обвинял в антисемитизме. В свою очередь Марину невзлюбили Александр Иванович и Мария Моисеевна. Бродский-старший часто повторял: «Она такая чужая и холодная, что между ними может быть общего?.. как будто у нее вместо крови по жилам разбавленное молоко течет».