Иосиф Бродский. Жить между двумя островами

Понятно, что внутрисемейное напряжение, увещевания и угрозы родителей лишь усложняли и без того непростые отношения Иосифа и Марины. Их мирное сосуществование могло внезапно перерасти в скандал на пустом месте, во время которого Бродский впадал в истерическое состояние, а Марина, напротив, затаивалась и замолкала, что производило на Бродского убийственное впечатление. Они могли не общаться неделями, но сходились вновь, и все повторялось снова и снова.

Людмила Штерн вспоминала: «В грозовые дни, после изнурительного выяснения отношений, Иосиф появлялся один, взъерошенный и несчастный, и мы, как могли, старались успокоить и утешить его… Как-то Иосиф пришел среди дня без звонка, и по его побелевшему лицу и невменяемому виду было ясно, что произошел очередной разрыв. Но если б только невменяемый вид! Запястье его левой руки было перевязано грязноватым бинтом. Зрелище, прямо скажем, не для слабонервных. Мы ни о чем не осмелились спросить, и он не дал никаких объяснений – мрачно съел тарелку супа и ушел».

Итак, миновали Соляной переулок, в глубине которого, напоминая расцвеченный огнями пассажирский четырехпалубный паротурбоход «Albert Ballin», высилась школа № 181. Дошли до Фонтанки и повернули в сторону Невского.

Дождь усилился.

Иосиф спросил Марину, понравились ли ей его новые стихи. Она ответила, что да, понравились. Помолчала и добавила:

– А зачем ты спрашиваешь, ты же все равно знаешь ответ.

Она говорила мало, но порой то, что она говорила, сильно задевало Иосифа, и в какую сторону повернется разговор в подобную минуту, зависело только от него. Он мог взорваться, побледнеть, мог резко сформулировать мысль-вопрос, а затем ответить самому себе, схватить Марину за руку.

Но мог и промолчать.

Так вышло и сейчас.

Иосиф поднял воротник. Ветер с реки плюнул в лицо зарядом ледяных капель.

– Ты обиделся?

– Нет.

На углу Невского и Рубинштейна зашли в кафе.

Зашли, разумеется, случайно, ведь Иосиф не любил это заведение, находя его безнадежно советским, но замерзли, и захотелось выпить чего-нибудь горячего.

Из эссе Иосифа Бродского «Кошачье “Мяу”»: «Поскольку человеческие существа конечны, их система причинности линейна, то есть автобиографична. То же самое относится к их представлению о случайности, поскольку случайность не беспричинна; она всего лишь момент вмешательства другой системы причинности – каким бы затейливым ни был ее рисунок – в нашу собственную. Само существование этого термина, не говоря уже о разнообразии сопровождающих его эпитетов (к примеру, “слепой”), показывает, что наши представления и о порядке, и о случае, в сущности, антропоморфны. Хорошо, если бы область человеческих исследований была ограничена животным царством. Однако это явно не так; она много шире, и к тому же человеческое существо настаивает на познании истины. Понятие истины также антропоморфно и предполагает со стороны предмета исследования – то есть мира – утаивание, если не открытый обман».

Конечно, Иосиф обманул, сказав, что не обиделся.

Конечно, Марина обманула, сказав, что ей понравились стихи.

Конечно, сейчас надо было бы выпить не горячего кофе из цилиндрического, напоминающего стреляную гильзу от корабельного орудия бака, а водки. Но водку тут не наливали, а наливали только пиво.

А пива не хотелось категорически.

Познание истины не только антропоморфно, но и совершенно интуитивно, напоминает блуждание в черной комнате или в ночном городе, где на квартал есть от силы два мигающих уличных фонаря.

После кафе всякий раз были долгие, до поздней ночи гуляния.

Спустя годы Майк Науменко (1955–1991) напишет песню об этом состоянии души и тела:

Мальчики и девочки ходят по улицам, надеясь

неизвестно на что.

Мальчики и девочки сидят на скамейках,

в парадных и в кино.

Их личная жизнь зависит от жилищно-бытовых

проблем,

И если бы не было этих проблем, то каждый завел бы

себе гарем.

Дома – мама и папа, в гостиницах – мест нет.

В общаге на вахте стоит вахтер, непреклонный,

что твой Магомет.

Целоваться в парадных – это так неудобно, особенно

зимой.

Все члены стынут, люди ходят мимо, отсутствует

душевный покой.

Расстались в огромном как вестибюль станции метро «Автово» парадном дома на Глинки. Марина, сказала, что не может позвать Иосифа в гости, потому что из Китая на несколько дней приехал ее дядя – дипломат Михаил Иванович Басманов, и вся семья в сборе.

Да и поздно уже…

29 января 1962 года Александр Аркадьевич Уманский (1933 г.р.), Иосиф Александрович Бродский (1940 г.р.) и Сергей Сергеевич Шульц (1934 г.р.) были задержаны в Ленинграде по подозрению в совершении преступления, предусмотренного статьей 70, частью 1 УК РСФСР.