Иосиф Бродский. Жить между двумя островами

Читаем: «У него (у Юрия Цехновицера) была роскошная (по понятиям того времени) квартира в бельэтаже. Прямо под окнами – Нева, а на другом берегу – Ростральные колонны, Академия наук, Кунсткамера, Двенадцать коллегий. В квартире пятиметровые лепные потолки, массивные ореховые двери с резьбой, карельская береза, бронзовые канделябры, картины в тяжелых золоченых рамах, книжные стеллажи до потолка, копия посмертной маски Пушкина. Цилиндры на круглой вешалке в передней – одним словом, никакого намека на существование советской действительности. Входишь непосредственно в XIX век».

Единственным напоминанием о том, что за окном все-таки ХХ век, здесь был телефон, висящий в бесконечном, величественном, как декорации к опере Рихарда Вагнера «Парсифаль», коридоре.

Иосиф подносит трубку к уху, втыкает указательный палец в диск, поворачивает его, втыкает еще и еще раз:

Увы,

тому, кто не способен заменить

собой весь мир, обычно остается

крутить щербатый телефонный диск,

как стол на спиритическом сеансе,

покуда призрак не ответит эхом

последним воплям зуммера в ночи.

Трубку берет мать Марины – Наталия Георгиевна, и ледяным голосом сообщает, что в данный момент позвать дочь не может, потому что Мариночка занята.

– Соблаговолите перезвонить через час.

И вешает трубку.

– Мама, кто это звонил? – доносится из глубины квартиры на Глинки, 15.

– Не отвлекайся, детка, это мне.

Бродский в ярости швыряет трубку.

– Что случилось, Иосиф? – доносится из глубины квартиры на Адмиралтейской набережной, 10.

– Ничего, все в порядке…

Затем он выходит из квартиры, спускается на набережную, подходит к Неве и облокачивается на парапет.

Закуривает.

Думает о том, что в эту минуту между ним и водой происходит движение воздуха, что это «между ним и водой» и есть некое живое пространство, существующее вне времени. Вернее сказать, существующее отдельно от времени, когда, опережая течение Невы, время можно опередить, а, остановившись на месте, отстать от него навсегда.

Но время и пространство рядом, повсеместно, в подтверждение чего под Дворцовым мостом со включенной сиреной и красными бортовыми огнями проходит буксир «Флягин».

Иосиф усмехается, потому что этот буксир, оставляющий после себя на воде вспененную воду и масляные разводы, конечно, совсем не похож ни на левиафана, ни на морское чудовище или кита, в чьем чреве пребывает библейский пророк Северного царства Иона.

Разумеется, воображение могло нарисовать сей замечательный образ, но на самом деле все было много прозаичней. Обычный пропахший соляркой и машинным маслом латаный-перелатаный буксир, идущий на Адмиралтейскую верфь, редкие прохожие, наряд милиции, с интересом рассматривающий Иосифа, но проходящий при этом мимо, плывущие на глубине рыбы, которые, конечно, ничего не знают ни о Бродском, ни о том, что Басманова похожа на «Мадонну с яблоками» Кранаха, ни о том, что этих яблок всего пятнадцать.

Час пролетел незаметно.

Перезвонил Марине.

На сей раз трубку взяла она.

Договорились пойти вечером к геологам на Средний проспект.

Из воспоминаний Сергея Шульца: «Мне удалось организовать давно намечавшийся вечер молодых поэтов во ВСЕГЕИ (Всесоюзный научно-исследовательский геологический институт им. А.П. Карпинского). По сути, это был вечер Бродского, и вечер триумфальный. Иосиф впервые прочел на этом вечере свои “Стансы” (“Ни страны, ни погоста…”), “Диалог” (“Там он лежит, на склоне…”), прочел “Холмы” и стихи, посвященные Ахматовой».

Когда подойдет к изголовью

смотритель приспущенных век,

я вспомню запачканный кровью,

укатанный лыжами снег,

платформу в снегу под часами,

вагоны – зеленым пятном

и длинные финские сани

в сугробах под Вашим окном…

На следующий день встретились на Финляндском вокзале.

Билеты взяли на 11:15 до Комарово.

Иосиф с Мариной как всегда чуть не опоздали и едва успели вскочить в вагон в последнюю минуту.

Бобышев и Рейн придержали двери.

Найман занял места, разложив газеты и сумки с едой и выпивкой по скамейкам.

Ехали к Ахматовой.

Эписодий Седьмой

1993 год. В Парголово в электричку входит бабка с аккордеоном и молодящегося вида старик в черного сукна морском бушлате и кирзовых сапогах, голенища которых подогнуты внутрь.

Когда поезд трогается, они перемещаются из тамбура к немногочисленным пассажирам и кланяются, после чего старик делает шаг вперед и громким, весьма поставленным голосом возглашает:

– Уважаемые, мы с моей супругой едем в поселок Комарово, чтобы поклониться могиле великого русского поэта Анны Андреевны Ахматовой, которую убил Сталин. Сейчас мы споем вам песню, написанную моей супругой на слова Анны Андреевны. Если у вас есть возможность, помогите бедным музыкантам в память о великом русском поэте.