Иосиф Бродский. Жить между двумя островами

«Это был нормальный сумасшедший дом. Смешанные палаты, в которых держали и буйных, и не буйных… В первую же мою ночь там человек в койке, стоявшей рядом с моей, покончил жизнь самоубийством. Вскрыл себе вены. Помню, как я проснулся в три часа ночи: кругом суматоха, беготня. И человек лежит в луже крови. Каким образом он достал бритву? Совершенно непонятно… Первое впечатление …почти свело меня с ума, как только я туда вошел, в эту палату. Меня поразила организация пространства там. Я до сих пор не знаю, в чем было дело: то ли окна немножко меньше обычных, то ли потолки слишком низкие, то ли кровати слишком большие. А кровати там были такие железные, солдатские, очень старые, чуть ли не николаевского еще времени. В общем, налицо было колоссальное нарушение пропорций. Вас там колют всяческой дурью и заталкивают в вас какие-то таблетки. Это делается для того, чтобы вас затормозить, остановить, чтобы вы абсолютно ничего не могли делать, не могли пошевелиться… Ну каждый развлекается, как может… представьте себе: вы лежите, читаете – ну там, я не знаю, Луи Буссенара – вдруг входят два медбрата, вынимают вас из станка, заворачивают в простынь и начинают топить в ванной. Потом они из ванной вас вынимают, но простыни не разворачивают. И эти простыни начинают ссыхаться на вас. Это называется “укрутка”. Вообще было довольно противно… Русский человек совершает жуткую ошибку, когда считает, что дурдом лучше, чем тюрьма».

По результатам пребывания Иосифа в доме на Пряжке были сделаны неутешительные (в сложившейся ситуации) выводы.

Так, в ходе судебно-психиатрической экспертизы диагноз, поставленный в Москве в психиатрической больнице имени П. П. Кащенко (шизоидная психопатия), был подтвержден. Данному виду заболевания регулярная физическая работа не была противопоказана («в наличии психопатические черты характера, но трудоспособен»), что и было зафиксировано в выписном эпикризе. Разумеется, эта информация была немедленно доведена до сведения заинтересованных лиц.

В Дзержинском районном суде и Ленинградском СП тут же началась активная подготовка ко второму действию трагифарса, хотя вполне возможно, что с Пряжки пришел изначально запрограммированный сверху ответ.

В частности, в комиссии по работе с молодыми авторами ЛО СП о Бродском был подготовлена справка, которую написал секретарь комиссии Евгений Всеволодович Воеводин (1928–1981) (его отец – писатель и поэт Всеволод Петрович Воеводин (1907–1973) тоже входил в секретариат правления СП) под руководством главы молодежной секции Д.А. Гранина.

В частности, Воеводин-младший сравнивал любовную лирику Бродского с порнографией, обвинял автора в нелюбви к родине и унылом пессимизме, который несвойственен советской молодежи по определению.

Более того, секретарь комиссии утверждал, что назвать поэзией означенные выше тексты невозможно, так как это типичная графомания ущербного и не вполне здорового человека, склонного к недопустимым и оскорбительным для других выходкам.

Тогда же всплыла история с эпиграммой на Александра Андреевича Прокофьева, которую якобы написал Бродский, чтобы унизить заслуженного литератора, участника войны и ответственного секретаря Ленинградского отделения СП.

Ну, что сказать про нашего Прокопа?

Большой талант, но вдвое больше жопа.

Не надо быть профессиональным текстологом, чтобы увидеть, что подобную эпиграмму Иосиф Бродский написать не мог в принципе – тут все не его: ритм, рифма, стиль, тема.

Однако эти две «возмутительные» строчки с соответствующими комментариями были доведены до Прокофьева, что привело его в бешенство (предположительно авторами эпиграммы могли быть Михаил Дудин или Борис Кежун, и тот и другой являлись известными в Ленинграде сочинителями подобного рода текстов).

О справке Воеводина ответсек Ленинградской писательской организации А.А. Прокофьев отозвался следующим образом: «Я читал заявление Воеводина и целиком поддерживаю его – оно точно, компактно сделано и высказывает нашу точку зрения, точку зрения секретариата и коммунистов».

Интересно заметить, что уже в ходе суда возникла версия о том, что никто (Гранин в том числе, возможно ли такое?) не знал подлинного содержания справки, и якобы Воеводин всех обманул, выдав свои домыслы за мнение всей писательской организации.

Таким образом, получалось, что Прокофьев поддержал липовую справку, составленную в нарушение процедуры подготовки подобного рода коллективных документов, а именно не согласованную с секретариатом правления СП. По крайней мере, в этом всех клятвенно уверял Д.А. Гранин, более того, утверждал, что если бы документ был составлен правильно, с соблюдением всех норм, то он подписал бы его «двумя руками». При этом от выработки коллективной позиции по делу Бродского в рамках молодежной секции СП он уклонился.

Увольнение сына и отца Воеводиных с руководящих постов Союза стало началом конца Прокофьева.