Иосиф Бродский. Жить между двумя островами

Таисия Пестерева, телятница: «Послал его бригадир жердья для огорожки секти. Топор ему навострил. А он секти-то не умеет – задыхается и все ладоши в волдырях. Дак бригадир… стал Иосифа на лёгкую работу ставить. Вот зерно лопатил на гумне со старухами, телят пас, дак в малинник усядется, и пока не наестся, не вылезет из малинника… Худой молвы о себе не оставил… Обходительный был, верно… Потом Иосиф на постой в другой дом перебрался. И перво-наперво посадил перед избой черемуху – из лесу принес. Говаривал: “Каждый человек должен за свою жизнь хоть одно дерево посадить, людям на радость”».

Мария Жданова, работник почты: «Стоит у меня на почте, опершись на стойку, смотрит в окно и говорит в таком духе, что о нём ещё заговорят. Я тогда ещё подумала грешным делом: кто же о тебе заговорит, о тунеядце? Запомнились те слова от сомнения – кому ты, больной и ни к чему не гожий, нужен и где о тебе говорить-то будут».

Александр Булов, тракторист: «Пока он с Норинской до работы дойдет три километра – опоздает, потом, если сеялку на поле заклинит, от Иосифа пользы никакой. И все время перекурить звал. Мерзнуть будет, лишь бы не вспотеть. Мешки поворочает, сеялку кое-как затарит зерном, а больше ни-ни… С ним с год я всего проработал, да и то старался, если можно было не брать его… Получал Иосиф в совхозе рублей пятнадцать в месяц – за что больше, если не работал… Жаль вообще мужика было. Придет на работу, с собой – три пряника, и вся еда. Брал Иосифа с собой домой, подкармливал. Не пили, нет… госбезопасность приезжала: мою хозяйку с самого начала предупредили, чтобы я с ним не снюхался… Иосиф мне стихи не читал, а я не вникал и не вникаю. По мне, чем сюда было высылать, лучше бы сразу за бугор. Там ему место: и душой закрытый, и стихи у него муть какая-то».

Дмитрий Марышев, секретарь парткома совхоза, впоследствии директор совхоза: «Мы с ним оказались в одной паре. Женщины затаривали выкопанные трактором клубни в мешки, а мы грузили мешки на тракторную тележку. Беремся вдвоем с Бродским за мешок и забрасываем на тележку. Говорите, был он сердечником? Не знал. При мне Бродский работал на совесть. В редких перерывах курил “Беломор”. Работали почти без отдыха. В обед я пошел к своему тезке, Пашкову, а Бродского увела к себе Анастасия Пестерева, у которой он жил на квартире в Норинской. После обеда опять кидали тяжелые мешки, и так весь день. Бродский был в осеннем пальто и полуботинках. Я спросил: “Что же не одел фуфайку и сапоги?” Он промолчал. А что тут скажешь, он понимал ведь, что грязная работа предстоит. Видно просто молодая беспечность».

Анна Шипунова, судья Коношского райнарсуда: «Мне очень хорошо помнится, что высланный Бродский был осужден за отказ собирать камни с полей совхоза “Даниловский” на 15 суток ареста. Когда Бродский отбывал наказание в камере Коношского РОВД, у него был юбилей (24 мая 1965 года Иосифу исполнилось 25 лет. – Прим. авт.). В его адрес поступило 75 поздравительных телеграмм. Мне стало известно об этом от работницы отделения связи, она была народным заседателем в нашем суде. Мы, конечно, удивлялись – что это за личность такая? Потом мне стало известно, что к нему на юбилей прибыло из Ленинграда много людей с цветами, подарками.

Коллектив поздравляющих направился ко второму секретарю райкома Нефедову – с тем, чтобы он повлиял на суд. Нефедов мне позвонил: “Может, освободим его на время, пока люди из Ленинграда здесь? Мы, конечно, вопрос рассмотрели и освободили Бродского насовсем. В камере он больше не появлялся”».

Весной 1965 года Иосиф познакомился с начальником местного АХО (административно-хозяйственного отдела) Коношского райкомхоза – участником войны, офицером армейской разведки, одесситом Владимиром Михайловичем Черномордиком. В ведении АХО были парикмахерские, бани, дом быта, ремонтные мастерские.

По одной из версий в Архангельских краях Черномордик оказался во время оно, после отсидки в северных лагерях. Но в Коноше середины 60-х годов Владимир Михайлович был человеком известным и весьма влиятельным.

С Бродскими они сошлись на почве любви к поэзии и литературе. Кроме того, что Черномордик под свое поручительство записал Иосифа в местную библиотеку (а заключенным и поселенцам это было категорически запрещено), он устроил своего молодого друга, которого он был старше на 16 лет, в местный дом быта разъездным фотографом, то есть перевел Иосифа с сельских работ на городские. Сделать это удалось благодаря участию врача-терапевта Коношской районной больницы некоего Эриха Андрэ (немецкого ссыльного), который подготовил официальную справку о больном сердце Бродского.

Таким образом, подаренный ленинградскими друзьями на день рождения велосипед оказался как нельзя кстати. Как, впрочем, и привезенные отцом в Норинскую фотоаппараты. Проявочные бачки, фотоувеличитель, химикаты, фотобумагу и пленку исправно выдавал любезный Владимир Михайлович Черномордик.