Исаак Дунаевский. Красный Моцарт

Иногда Александров думал, что мог бы вернуться в Америку и начать там кинокарьеру в Голливуде. Для него Голливуд стал исполнением всех желаний. Город, где есть все игры, которые придумало человечество: игры в мужей и любовниц, неверных жен и хитрых адвокатов. Там нельзя найти места, где не обнаружилось бы вульгарности и одновременно нельзя не признать, что эта вульгарность особенная, дружелюбная, привлекательная, как американские гамбургеры из «Макдоналдсов», «горячие собаки» в тесте и гимн «Янки Дудл». Там все говорят друг другу: «Ты играешь в свои игры, а я буду играть в свои. Итс о’кей». Этой мысли Александрова научил Эйзенштейн. Только Эйзенштейну не дали доиграть в его игру, и все они: Гриша Александров, оператор Тиссэ и сам великий кормчий кино — вернулись в Совдепию. Каждый сохранил свою любовь к Америке по-разному. Александров, например, привез автомобиль марки «бьюик» и чертеж дома голливудской «звезды», по которому собрался построить такой же себе, за городом. И еще некоторые комические ситуации и трюки.

Исаак Осипович первый подметил эту черту у Александрова. Она ему даже импонировала. Гриша был помешан на цивилизации. Исаак Осипович тоже хотел бы так верить во что-то искусственное, но он был не выездной и ему приходилось довольствоваться всем натуральным, то есть доморощенным — советским.

Он помнил, что засыпал тогда в вагоне и вдруг просыпался, охваченный ужасом, ему казалось, что поезд сошел с рельсов и проваливается в пространство. Но при взгляде в окно, за которым проносились смутно-серые кусты и деревья и вспаханные поля, белеющие под луной, будто старые кости, он успокаивался: поезд несся, стуча колесами, все было в порядке. Он пережил бессчетное множество поездок: в поездах, в автобусах, на телегах, был дважды женат, хотел бы жениться в третий раз, играл в концертах, дирижировал оркестрами, участвовал в идеологических кампаниях, хоронил друзей. Он видел воздушные эскадрильи в небе над Тушинским аэродромом, слышал учебные взрывы, о которых молчали в газетах. Был свидетелем создания героев, да чего он только не испытал в жизни! А его попутчице ничего не известно, и все равно она кажется таинственным человеком — самой большой тайной на данный момент, как предвестие мелодии.

И тут в купе зажглись лампочки. Стало нестерпимо светло. По коридору протопали сапоги. Проводница стучала в двери и громким голосом возвещала: «Скоро Москва! Приближаемся к Москве!» В ее голосе была неподдельная радость. Со всех сторон люди начали двигаться и проявлять признаки жизни: захлопали двери купе, кто-то прокашливался, одна дама, проходя мимо двери Исаака Осиповича, даже запела.

Любовь Орлова в роли Стрелки. Кадр из фильма «Волга-Волга» (1938). 1940 г. Открытка. Архив Максима Дунаевского

Сцена из фильма «Волга-Волга». 1981 г. Открытка. Архив Максима Дунаевского

И вслед за этим стали происходить какие-то совершенно необычные изменения. С электрическим светом исчезли красота и тайна. Атмосфера доверия начала рассыпаться, как рассыпается домик из бумажных кубиков.

Наталья Николаевна суетливо приводила себя в порядок.

Понаблюдав за ней минуту, Исаак Осипович, видимо, от какого-то отчаяния, которое наступает вслед за осознанием потери счастья, сказал:

— Строго говоря, я был с вами не совсем искренен. На самом деле я никакой не педагог.

Она посмотрела на него с жадным любопытством, точно он должен был ее сейчас больно ударить.

— На самом деле я — композитор.

Наталья Николаевна замерла, вникая в смысл сказанного. На ее лице было написано полное недоумение. Дунаевский сразу и не понял, что она не соединила его имя с фамилией того композитора, о котором она наверняка слышала.

— Дунаевский. Исаак Осипович, — сообщил композитор.

Наталья Николаевна смущенно отвернулась.

— Боже мой, — произнесла она. — А я вам тут столько рассказала.

— Я ведь тоже человек, — устало заметил Дунаевский. И потом, если бы она не была танцовщицей и ленинградкой, то она вовсе бы его не знала. И не такой уж он знаменитый.

Они расставались молча. Из вагона выходили как совершенно чужие люди. Толпа моментально их засосала, но еще не дала разлететься, не разделила, не оборвала окончательно нити, что их связывали.

Более того, она подхватила их и понесла вместе со всеми к главному зданию. Там, у самой кромки бордюра, он увидел машину Александрова. Наталья Николаевна посмотрела туда же. И тут Исаак Осипович предложил Наталью Николаевну подвезти. Та, пряча глаза, отказалась. Дунаевский не хотел, чтобы они расстались так просто.

— Знаете что, — сказал он напоследок, — послезавтра в филармонии мой концерт. Приходите, пожалуйста. Я оставлю у администратора два билета на ваше имя. Придете? Можете взять подругу. Ну как?

— Приду, — неожиданно согласилась Наталья Николаевна.