Исаак Дунаевский. Красный Моцарт

Незаметно зима кончилась. Наступила весна. В каждой советской семье говорили о летчиках-спасателях Анатолии Ляпидевском и Михаиле Водопьянове, которые со льдин спасали людей с затонувшего «Челюскина». Красавец «Челюскин» — пароход, построенный в Дании в назидание Западу, — оказался смертником. Он был затерт льдами и затонул. Команда корабля вместе с пассажирами чудом высадилась на лед. Целых два месяца к ним не могли пробиться спасатели. Наконец только в апреле двое отважных летчиков осуществили прорыв. Сталин повелел учредить звание Герой Советского Союза. Его первыми обладателями стали А. В. Ляпидевский и М. В. Водопьянов.

В музыкальном мире это вылилось в обязательную пошлость. Кто-то предлагал Дунаевскому написать героическую кантату о спасении моряков. Понемногу в сознании читателей газет, а только они были подвержены этому странному мозговому разложению, летчики стали полумифическими крылатыми существами, о которых надо было слагать песни.

Пароход «Челюскин» уютно лежал на дне океана, а неприятности происходили в жизни композитора. В «Красной газете», выходившей в Ленинграде, появилась разгромная рецензия на кинофильм «Дважды рожденный». Музыку не то чтобы ругали, но как-то и не хвалили. Режиссер Эдуард Аршанский собрал хорошую команду талантливых людей: Михаила Царева, Бориса Бабочкина, а фильм не удался.

Это были составляющие какой-то одной, не очень удачной для Исаака Осиповича шахматной партии. Ее результаты странным образом отражались не только на жизни самого композитора, но и на жизни всей страны, более того, связывали воедино, в одну причинно-следственную цепочку разномасштабные явления.

11 мая все газеты вышли с сообщением о смерти одного из самых кровавых людей революции — Вячеслава Менжинского, председателя ОГПУ. Его смерть от апоплексического удара стала естественным итогом его деятельности — мрачной и настоянной в крови невинно убитых и загубленных им людей. Все это только усугубило ощущение, что в воздухе витает грозная мелодия, как начало новых гонений.

Лично Исаак Осипович ни о каких гонениях не думал. В конце мая он снова уехал в Москву. Ему надо было свидеться с Александровым. В Москве он принял решение объясниться с Бобочкой. Это было необходимо им обоим.

В столице дни и ночи шли проливные дожди. Когда в Ленинграде была сильная гроза, из Москвы телефонных заказов не принимали. Радиолинии не выдерживали, звук глох прямо в проводах, не успевая попасть в уши. Мелодия тишины поглощала звуки сбивчивой человеческой речи.

Душа требовала покаяния. Ему надо было сочинять. А сочинялось тяжело. Своим гонцом он решил сделать письмо. Для него это была «книга любви и нежности». Молчание не помогало, слишком много существовало совместных дел.

Во-первых, для двухлетнего сынишки срочно требовалась дача. На строительство не хватало денег. Можно было только снимать. Стали искать подходящие места. Первоначально остановились на Сиверской. Долго не могли решить: годится или нет. Второй вариант — дача товарища Баранова, знакомого Исаака Осиповича, в деревне Прибытково. Он дядька добрый, услужливый.

Дунаевский просил Баранова позвонить или заехать к Бобочке с известием об окончательном решении насчет дачи. Баранов не заехал. Тогда Исаак Осипович посоветовал Бобочке самой найти Баранова. Место его службы было известно: контора «Гипромес» на Невском проспекте рядом с рестораном «Инкат».

Сам он с конца мая опять безвылазно сидел в Москве. Работа делалась колоссальная. Они с Александровым опять озвучивали каждый эпизод, монтировали, снова переозвучивали. Он переозвучивал какие-то куски с оркестром. Волновался за Бобочку: испытывает ли она нужду в деньгах? Все время работы над «Веселыми ребятами» в Москве в мае постоянно телеграфировал Константину Аренкову — секретарю горкома композиторов, чтобы тот поспешил перечислить на его сберегательную книжку тысячу рублей. Просил Аренкова позвонить Бобочке, чтобы сообщить об исполнении.

Как назло, к маю 1934 года Кинокомитет еще не заплатил Дунаевскому за «Веселых ребят», хотя работа была принята. Сумма ожидалась очень крупная. Сама собой, от предвкушения решения многих проблем родилась запасная стратегия: если подведет Аренков, он тут же пойдет к Шумяцкому, все ему объяснит, расскажет про положение — и тот прикажет перечислить.

Как всегда бывает после длинной и напряженной творческой работы, пришла вторая волна вдохновения, даже когда это было уже не нужно. В ушах стоял какой-то грохот, какофония звуков настраивающегося перед решающей записью оркестра. Когда он писал Бобочке, звук куда-то исчезал — становилось тихо и спокойно. Но в письмах была буря. Все меньше разговоров о любви и все больше о деньгах.