Исаак Дунаевский. Красный Моцарт

Гул аплодисментов затих. Загадочный мужчина замер над партитурой. Поднял палочку, словно запуская работу сложнейшего механизма, и музыканты — уже только детали неясной слушателям громадной машины по производству звуков взялись за инструменты, расправили плечи, а попутчик, вытянув вперед руки ладонями вниз, замер, будто колдун, завораживающий свою армию пассами. Публика тоже застыла, Наталья Николаевна даже перестала дышать.

Все ее чувства были сконцентрированы на кончиках пальцев таинственного соседа по купе. Конечно, не на всех: почему-то только на пальцах правой руки. Левая бровь задергалась. Она сама почувствовала себя инструментом. Тело напряглось. Чуть-чуть — и она в ответ на зов трубы полетит как грозная валькирия, пугая саму себя. Она уже не замечала, где находится… ощущала вокруг анатомический театр, среди смутно белеющих тел, которых покидали души, уходя во тьму, оставляя безмолвствующий, залитый светом оркестр. Она даже двинула левой ногой, переходя в третью позицию, оркестр ожил, ее правая нога подтолкнула левую следовать за музыкой, скрипки запиликали что-то предвещающее сладкое пробуждение, которое выпадает два-три раза за жизнь. Вся широкая долина оркестра в том месте, где торчали разного рода трубы, заговорила спокойно, безмятежно, одной большой ладонью звуков выжимая тишину изо всех уголков этого бессмысленно внимающего зала. И тут на ноте соль в общее звучание инструментов вплелось соло альта со звуком резким, блестящим и острым, как огромная коса.

Наталья Николаевна никогда в своей жизни не слышала такого обольстительного звучания, полного понятного только ей смысла, словно все человечество собралось для того, чтобы вместить в эту гармонию свою веру. Птица, которой прикинулся оркестр, вдруг раскинула крылья и взлетела, унося звуки за собой. Наталья невольно ухватилась за руку подруги. Подруга наклонилась к ней, точно дерево на ветру:

— Ты уверена, что это он?

— Конечно он!

За спиной у них укоризненно кашлянули.

— И что, ты ему все рассказала? Все-все?

— А что тут такого? Я же не знала, что он пригласит меня сюда.

— Ты должна обязательно зайти к нему после концерта. Обязательно. Поблагодарить. Если ты этого не сделаешь, будешь последней дурой.

— Я… но ведь это неудобно. Он, может, не ждет.

Громко ударили в тарелки. Исполняли новый отрывок.

Наталья Николаевна в этот момент все для себя решила.

* * *

…Итак, в его жизни свершилась перемена. Он сам толком не отдавал себе отчета в том, как это произошло. Но его тянуло к Наталье Николаевне, и бороться с этим было невозможно. Он стал с ней встречаться. Этого каким-то удивительным образом требовала не столько его мужская натура, сколько музыка, сидящая в нем. Он завороженно слушал, как в нем расправляет крылья огромная волшебная мелодия, и ему было это приятно. Мелодия выливалась — и сразу становилось очень пусто и требовалось наполнить душу снова. А для этого нужно было свидание. И было это все необратимо.

Хуже всего стало тогда, когда Зинаида Сергеевна это почувствовала. Исаак Осипович пробовал отшутиться, а потом понял, что бесполезно. И сердцем завладела другая, уже ноющая музыка, она проходила через самое сердце и распиливала его пополам. Можно было назвать это страхом, но Исаак Осипович знал, что это не страх. Они смотрели друг на друга и молчали.

Дунаевский по-прежнему вел жизнь курсирующего парома между Москвой и Ленинградом. Приезжая в Ленинград, шел встречаться с Натальей Николаевной, одновременно разрываясь от желания прижать к себе Зинаиду Сергеевну.

Он искал повод все разорвать, отречься, но Наталья Николаевна его ни о чем не просила, ничего от него не требовала и, может быть, поэтому чем-то притягивала. По всей видимости, в ее сознании не было ничего корыстного. Они просто наслаждались обществом друг друга, полагая, что каждый откроет про другого какую-то бесценную истину, которую друг без друга им никогда не познать.

Иногда он приходил к ней в дом, когда там находился ее муж — инженер. Это было тяжело для всех троих. Но Исаак Осипович на какой-то непонятной ему самому струне шутил, смеялся, обволакивал всех своим задором и умом, словно был факиром. Он как будто постоянно к чему-то прислушивался, и окружающие его люди это чувствовали, поэтому говорили тише, не приставали с вопросами и ждали, что скажет и как поступит он сам. А он сидел с Натальей Николаевной и ее мужем, хотя внешне был в квартире своих друзей. Зинаида Сергеевна каким-то образом знала, куда он направляется, знала и молчала.