Исаак Дунаевский. Красный Моцарт

Яркий свет, нереальный блеск пустых еще тарелок, люди в зале, переглядывающиеся, узнавшие знаменитого композитора. Событие в их жизни, о котором будут вспоминать завтра, и через неделю, и, может быть, через год. Воспоминание об этом вечере будет поддерживать их в безрадостную минуту, будто сам Иоганн Штраус явился посидеть среди них. Скрытая ирония и печаль легли маленькой складкой в углу его рта. Он окончательно пришел в себя. Но образ Зинаиды Сергеевны не отпускал. Наталья Николаевна куда-то отступила. Это было открытием для Исаака Осиповича.

В августе 1934 года, еще до выхода, фильм «Веселые ребята» показали в программе лучших советских фильмов на Втором международном кинофестивале в Венеции. Как всегда, на «праздник жизни» поехали Григорий Александров и Борис Шумяцкий, а Исааку Дунаевскому достались тяжелые рабочие будни. Шумяцкий очень постарался сделать все возможное, чтобы советские фильмы были замечены на биеннале. В дело пошли не только художественные средства, но и политические. С помощью дипломатии, нажав на нужные пружинки, советские люди в смокингах добились самого главного — золотого кубка за представленную ими в целом кинопрограмму. В круглых металлических коробках с кинопленками назад в СССР на замшелом «кукурузнике» улетали фильмы-победители: документальная лента «Челюскин» (музыку к которой отказался писать Исаак Дунаевский), «Гроза» Островского режиссера Владимира Петрова, «Петербургская ночь» Григория Рошаля и комедия «Веселые ребята» (в европейском прокате ее назвали «Москва смеется»). Левацки настроенная часть жюри восторженно отзывалась обо всех фильмах. Естественно, что «Веселые ребята» понравились больше всего. Назад вернулись победителями.

Шумяцкий лично доложил об успехе Сталину. В докладе, как мог, выпячивал достоинства каждой ленты, а «Веселых ребят» — особенно, надеясь, что ее создание вменят ему в заслугу. Фильм одновременно был и его надеждой, и козырным ходом.

Сталин принял лестное сообщение о победе советского кино, но в скобках заметил: «Это, конечно, хорошо, что наше киноискусство побеждает, товарищ Шумяцкий, но было бы гораздо правильнее, если бы оно заграничной публике не нравилось, потому что это искусство пролетариата».

Шумяцкий намек понял. В Кинокомитете было решено не давать однозначной государственной поддержки картине, что тут же отразилось в жизни. Нарком просвещения Бубнов в сентябре, давая какое-то интервью «Правде», публично обрушился с резкой критикой в адрес картины.

14 октября 1934 года в театре Дунаевского встретили ошеломляющей новостью. Концертмейстер театра Яков Спивак отвел его в сторону и, заговорщически округлив глаза, сказал: «Слышали, говорят, что Собинов, возвращаясь из Риги, умер в поезде. Сердце». Дунаевского взволновало это сообщение. Даже безотносительно Собинова. Какая-то угроза почудилась в нем. Но не поверил, списал все на нервы и на то значение, какое придавал Собинову. Собинов был легендой, как к нему ни относись.

На следующий день Дунаевский прочел об этом в «Известиях». Про поезд, правда, ничего не сообщали, просто написали, что Собинов умер в Риге. Как раз накануне Александров известил Дунаевского, что «Веселых ребят» собираются везти в Ригу показывать буржуям. Рижские прокатчики потребовали дать фильму другое, более коммерческое название. Тогда Александров придумал название «Скрипач из Абрау», которое всем понравилось. Дунаевский захотел поехать в Ригу вместе с фильмом и поклониться праху Собинова. Но его снова не пригласили на зарубежную премьеру. А потом все закрутилось, завертелось, и страх пропал. Затаился. Дунаевский о нем забыл.

В середине октября из Москвы позвонил поэт Михаил Гальперин.

— Дунечка, давайте тряхнем стариной, — гундосил он по телефону. — Я недавно перевел на новый лад «Тартюфа».

Дальше шла радостная тирада о поэтическом творчестве и о преимуществе писателей перед музыкантами. Дунаевский вспомнил, как подобными переделками он занимался в 1920-х годах. Собственно говоря, это была мода тех времен.

Главный герой Оргон — представитель буржуазии, владелец фабрики. Гальперин придумал, что действие происходит в цехе. Любовная коллизия уступила место производственным отношениям рабочих парней и девушек. Мольеровскую любовь свели к унылому продолжению рода. Чтобы как-то изобразить XVIII век, решили венчать, причем сцену венчания Гальперин сделал остросатирической, политически грамотной — прямо в цехе. Поп размахивал цепью от крана, купелью служил металлический чан.

Пьесу поставили в Театре им. Моссовета. На премьеру пришли скучающие от простой пролетарской действительности лощеные европейские дипломаты. СССР только год как установил дипломатические отношения с Америкой. Начиналась новая светская жизнь.

Скандал разразился неожиданно. Французское посольство в полном составе покинуло спектакль после второго акта, оскорбленное сценой католического венчания в цехе. Гальперин этим раздражением был доволен и имел смелость предложить свой сюжет в Питер. Но им никто не заинтересовался.