Дунаевский уже был знаком с этими милыми и очаровательными людьми. На весь богемный мир лавочников от искусства они славились своим умением попадать в истории. Первая происходила на глазах Дунаевского. Утесов сообщил ему, что Ильф и Петров гостят в Ленинграде. Накануне встречи он сказал Исааку Осиповичу, что «братья», как их нередко называли, сбежали.
Обнаружилось это случайно. За ними, мол, выслали машину в ту гостиницу, в которой они остановились, а портье сказал, что «братья» выехали в Москву. Что они делали в Москве, когда их ждали в мюзик-холле, так и осталось тайной.
Из Москвы шли вести, что Сталин — большой поклонник театра, в частности МХАТа. А Киров — нет. Когда его приглашают в театр, шлет на премьеры своих заместителей. Сталин даже поинтересовался: почему он так не любит МХАТ? Мхатовцы передавали, что Сталин зритель хороший. Однажды, посетив булгаковские «Дни Турбиных», много и с усердием хлопал. Еще передавали, что со Сталиным во МХАТе был Киров, которого в ленинградские театры не затащишь. Грач, когда узнал об этом, страшно испугался. Говорил, если Киров ходит в московские театры и не ходит в ленинградские — это плохой знак.
Дунаевский внимательно выслушивал соображения Грача. В них, среди потока всякой бессмысленной информации, иногда попадалось нечто весьма дельное. А как иначе? Театр, в котором служил Дунаевский, критики не очень жаловали. Говорили, что он классово враждебен, пролетарски дебилен, с буржуазными замашками и классовой отрыжкой. Это напоминало пороховую бочку с поднесенным к ней зажженным фитилем. К середине ноября появился слух, что Жданов назначен ходить по театрам с проверкой «выдержанности» или «невыдержанности» репертуара. А вдруг опять назовут «попутчиками»?
Незадолго перед этим в театре неожиданно приостановили постановку пародии на «Тангейзера» Рихарда Вагнера. Говорили, что Киров лично запретил. Что предосудительного могли найти в постановке про простых рабочих парней, живших где-то на небе? Вроде все так по-модному социологизировано. Смолич предположил, что это произошло из-за того, что Тангейзера хотели сделать рабочим парнем с мускулистой фигурой, а кто-то в обкоме любил девиц, или наоборот.
Потом эта история с причастностью в поджоге Рейхстага Георгия Димитрова. Считали, что «Тангейзера» могут воспринять как пародию на руководителя Германской социалистической партии. В общем, каждый чего-то боялся, а все вместе выходило так, что и поставить без ведома самых высоких начальников уже было ничего нельзя. Дунаевский по этому поводу отшучивался, говорил, что сила революции — великая сила и ее мировоззрение надо научиться перенимать.
Легче всего было глупеньким актрисам, умным — тяжелее. Рина Зеленая, например, от ужаса начала смешить публику, чтобы не думать о том, что происходило вокруг. Розовые очки каждый подбирал себе индивидуально.
В театральном мире судачили, что если какую-то пьесу сняли, то надо жаловаться только Александру Сванидзе или Авелю Енукидзе. Сванидзе родственник Сталина — он поможет. Но Дунаевского это мало трогало. У него ничего не снимали. Все шло нормально.
…29 ноября 1934 года по коридорам театра с ужасом пронесся Даниил Грач. В обкоме партии ему сообщили важную новость — правительство вот-вот отменит хлебные карточки. Хлеб начнут продавать совершенно свободно. Артисты встретили новость бурным восторгом. Наиболее дальновидные строили предположения, что будет, когда новость узнают простые люди. Одни живописали, какая чудовищная очередь выстроится, другие предполагали, что вдруг это ненадолго и карточки снова введут.
Дунаевский ничего не стал сообщать Зинаиде Сергеевне, решил, пусть это будет сюрпризом. В жизни так мало праздников. А как все сразу изменится. Раньше, когда звонили с кинофабрик и предлагали принять участие в очередной бездарной постановке, то соблазняли все больше хлебными карточками. А теперь чем? Больше у них ничего нет.
Впереди маячило только счастье. С длинными хлебными ножами и кирпичиками черных буханок, на которых это счастье будет построено. Большая трагедия под названием «светлое завтра» подходила к концу первого акта. Все зрители были довольны. Некоторые из героев начинали тревожиться. Но боги были спокойны. В конце 1934 года все стали говорить о новом советском искусстве. Именно в это время Исааку Осиповичу позвонили и предложили написать статью о работе музыкантов над созданием «Веселых ребят». Дунаевский согласился.
Александров рассказал ему поразительную историю. Шумяцкий устроил просмотр картины у Горького. Старику фильм понравился. О музыке он ничего не сказал. Зато похвалил Орлову и то, как хорошо она поет веселые песни. Горький советовал заменить название «Джаз-комедия» на «Веселые ребята». Ему не нравилось американское слово в названии, а «Веселые ребята» — то, что надо, и очень актуально. Борис Захарович разыграл все как по нотам.