Исаак Дунаевский. Красный Моцарт

Шумяцкий провел подробнейшие инструкции с Александровым. Сам момент назначения режиссера был обставлен театрально.

— Начнем с вопроса, — сказал Шумяцкий, пригласив на беседу Александрова, — читали ли вы книгу инженера Шеймана «Что я видел в Америке и что я сделал в СССР»?

— Да, я эту книгу прочитал, — в тон ему ответил Гриша Александров, — только с той разницей (в этот момент пошел торг), что Шейман возвратился из Америки два года назад и вовсю трудится по новым методам на Сталинградском тракторном, а я же вернулся всего месяц назад.

Александров понимал, что Шумяцкий будет давить на сроки. Шумяцкому надо выслужиться. И чем быстрее, тем лучше, чтобы дело о Каменеве забылось совсем, чтобы никто не вспоминал, что решение о фильме принималось на квартире у опального бонзы.

Шумяцкий не хотел назначать железные сроки выхода картины, ведь опыта подобной работы еще не существовало. Он обязал Александрова съездить в Ленинград, познакомиться с теми людьми, на которых ему укажет Утесов, и решить, что это за люди, что они могут сделать. Щумяцкий был готов помогать во всем. Особенно с выбором текста и музыки. Все знали, что Сталин любил песню «Сулико», сочинить похожую музыку казалось несложным.

Надо было объявить всесоюзный конкурс на лучший текст. С одной стороны, это хорошая идеологическая подготовка, с другой — может, действительно кто-то хороший текст предложит. Шумяцкий воспользовался советом одного из членов политбюро, кажется Кагановича, превратить создание фильма во всенародную акцию.

Нужен был газетный рупор, который бы это начинание поддержал. «Правда» — орган очень серьезный и для этих целей не подходит. «Известия» тоже отпадали. Там сидел Бухарин, а он был опальный и враг. К тому же он частично был посвящен в обстоятельства создания этого проекта — детища Шумяцкого и уже только поэтому относился к нему настороженно. Следовало остановиться на чем-то менее солидном, но известном. Выбор пал на «Комсомольскую правду». Газетой руководил свой человек.

В это время Александров уже направился в Ленинград в скором поезде «Стрела». Он ехал один. В последний момент режиссер решил нарушить приказ Шумяцкого и ничего не сообщать Массу и Эрдману. Александров вдруг засомневался. А точно ли они справятся с задачей? Не лучше ли повременить до тех пор, пока он лично не переговорит обо всем с Утесовым, не увидит этот пресловутый «Музыкальный магазин», который так пленил Шумяцкого, и не поймет, что он может из него «выжать». Это был еще один урок, который Александров вынес из общения с Эйзенштейном. С начала 1934 года каждая «фильма» в Стране Советов больше не могла быть безответственным выражением художником своего гнилого «я». Все должно было выражать только интересы хозяина. Времена безоблачного «художествования» безвозвратно ушли в прошлое. Если режиссер хотел, чтобы его фильм появился на экранах, ему следовало угадать интерес хозяина.

В кассах театра на «Музыкальный магазин» билетов не было. Это Александрова порадовало. Тертый калач — администратор с лакейской развязностью, свойственной всем работникам его профиля, осведомился у Александрова через окошечко кассы, кто ему заказывал билет. Услышав пароль «Утесов», администратор расплылся в улыбке:

— Леонид Осипович о вас предупреждал.

Александров чувствовал железную руку Шумяцкого.

— Вы будете снимать наш «Магазин» для кино? — самодовольно спросил администратор.

Эти люди умели вести себя подобным образом и говорить с такими интонациями.

Александрову было даже не важно, чтό он увидел. Для кино нужно все переделывать. В этом Утесов был прав. А эксцентрики оказалось вдоволь. Теперь предстояло самое главное — знакомство с Утесовым. Два художника, по существу, если оставить в стороне все игры в «нравится не нравится», должны были решить, что из спектакля безнадежно вымарывается как не поддающееся переносу, а что остается для трансплантации на тело кинематографа.

Утесов видел перед собой не покладистого парня Гришу Александрова, а зубастого хирурга с острым скальпелем в руках. И он, как мать, встал на защиту своего детища. Одесский шансонье с непередаваемо мягким «г» и сиплым обволакивающим голосом неожиданно сказал, что «Музыкальный магазин» в своем первородном виде может «потянуть» на большой художественный фильм.

Александров сверкнул глазами.

— Хотя если делать из спектакля большой полноценный фильм, — неожиданно успокоился Утесов, — то конечно же надо делать скидки и поправки с учетом специфики именно кино, а не театра.

Александров понял, что марионетку в руки он не получит.

— По поводу композитора, — озадаченно спросил Александров. — Кто будет писать музыку?

— Только Дунаевский, — ответил Утесов решительно и вывел фильм на тропу истории. Он даже не представлял, дело какой государственной важности решилось одной фразой.