Исчезновение Залмана

– Почему я не живу той жизнью, которая нам тогда рисовалась? Почему не печатаю стихи и не получаю премии, как ты сам? Видишь ли, просто Всевышний иначе распорядился.

– Когда ты вышла замуж? – спросил Ланс.

– Осенью – после того, как закончила университет и с тобой познакомилась. Калеб вообще-то мой четвероюродный брат со стороны матери. Седьмая вода на киселе, но мы выросли вместе. Он хороший парень.

Они поговорили еще немного о детях и семейной жизни.

– Ты пишешь стихи? – Ланс наконец спросил о том, что хотел знать с самого начала.

– Конечно, время от времени.

– Посылаешь что-нибудь в журналы?

– Нет.

– Почему?

– По тем же причинам, по которым я и от многого другого отказалась. Я пыталась преподавать в школе. Дети нормальные, но учителя… Пыталась сотрудничать в местной газете.

– Нужно всего-то вложить несколько стихотворений в конверт…

– Не переношу эти отвратительные отписки младших редакторов. «Увы, мы не можем предложить вам публикацию…» И раньше терпеть это не могла, а теперь и подавно. Мне ведь почти сорок, и…

– Почему ты ни разу не написала в мой журнал? – перебил Ланс.

– Пару лет назад, – продолжала Тэмми, не обращая внимания на его вопрос, – я получила письмо от некоей Жозефины Левинсон. Она преподает гендерные дела в частном колледже в Мэне и вот раскопала мои стихи в старом выпуске журнала «Шенандоа» аж за восемьдесят первый год, я тогда была на первом курсе. Она написала, что хочет познакомиться со мной, написать о моих стихах. Я не ответила. К чему это – теперь?

– Тэмми, ты чертовски здорово писала стихи. Да что там говорить, ты была номер один в нашем семинаре. У тебя был свой собственный голос. Разве это ничего не значит?

Ланс бросил пиджак на спинку стула.

– Спасибо, Дрю. Я знаю, что тебе действительно нравились мои стихи. Я до сих пор не понимаю до конца, что ты в них находил. Мне-то казалось, что твои гораздо лучше – изящнее, совершеннее по форме.

– По форме?! Кому все это нужно… Твои стихи живые! В них живая жизнь сверкает.

– Я всего-навсего записывала как Бог на душу положит.

– Послушай, Тэмми, Бог или царь, давай с тобой так договоримся. Ты подготовишь для меня несколько стихотворений, я возьму их с собой и отберу лучшие для ближайшего номера. Увидишь, тебе редакторы обзвонятся после этого.

– Ну, я не знаю…

– Слушай, я вот еще что сделаю. Когда твои стихи выйдут в журнале, я их отправлю с запиской моему редактору в Нортон. Договорились?

– Дрю, это очень с твоей стороны мило, но дай мне подумать.

– Не думай ты ни о чем, просто дома собери и принеси мне свои стихи. Давай утром встретимся за завтраком, и ты мне их передашь.

– Я не знаю, Дрю.

– Где тут поблизости можно позавтракать?

– Ну, можно в «Музли», на углу Лорел и Вашингтон.

– Вот и отлично! Встретимся в семь тридцать. Я с утра собираюсь рыбу половить, а прямо с рыбалки – в аэропорт.

– Окей.

Они попрощались на улице. Ланс отправился в гостиницу пешком, вдыхая влажный воздух и напевая арию из Верди.

У двери номера он увидел салатового цвета двухдверный «Форд-Гранада». Тэмми сидела на капоте, курила и свободной рукой расплетала косу.

– Тэмми? – сказал Ланс с дрожью в голосе.

– Приветик.

– Зайдешь?

Ланс открыл дверь и впустил Тэмми в номер, потом стал шарить рукой по стене в поисках выключателя.

– Не зажигай свет, не надо.

Он почувствовал ее ладонь на шее, потом на щеке.

– О, Дрю, Дрю, – вздохнула она, прижимаясь к нему всем телом.

Потом они лежали в темноте и молчали. Она курила, он пил воду из пластмассовой бутылки, которая стояла с его стороны у изголовья кровати. Потом зазвонил телефон, но Ланс не ответил.

– Это, наверно, Джилл, – сказал он.

– Надеюсь, ты ей ничего не расскажешь на этот раз.

– Не знаю.

– Может, тебе проще было бы жениться на еврейской девочке, – почти прошептала Тэмми, пробегая пальцами вниз от носа и губ к его груди и животу. – До завтра, Дрю.

Ланс проснулся в половине седьмого утра, чувствуя себя посвежевшим и отдохнувшим, но сразу ощутил прилив волнения. Он сложил вещи, надел штаны защитного цвета, красную водолазку, жилет для рыбной ловли и горные ботинки. День для рыбалки выдался превосходный. Солнце пробивалось сквозь перистые облака, ни один листочек не трепетал, воздух был сух и пропитан наступлением осени.

Он спросил, как доехать до «Музли», и ночной портье смотрел на него с удивлением, пока объяснял дорогу. Примерно десять минут Ланс ввинчивался в пустые улочки, разыскивая пересечение улиц Лорел и Вашингтон. «Музли» оказался ржавым дайнером, зажатым между бильярдной и ломбардом. В противоположность ухоженным лужайкам и домам вокруг университетского кампуса, от этого района веяло запустением. Фасады давно не обновлялись, на многих зданиях недоставало водосточных труб. Ланс вошел внутрь и огляделся. Было уже 7.35. За столиком в углу пара пенсионеров сосредоточенно ела оладьи. Трое мужчин, двое из них в рабочих комбинезонах, занимали левую сторону стойки. Ланс уселся за стойкой на красный виниловый табурет с глубокими трещинами и попросил чаю с лимоном.

– У меня тут назначена встреча, – сказал он усталой немолодой официантке в грязном переднике.