Искры

Женщина заплакала и пошла. Леон подумал и окликнул ее:

— Мамаша, что у вас такое? — Выслушав старушку, он написал на ее листке: «Владельцу мучного лабаза гражданину Скрыпникову. Совет депутатов рабочих просит выдать этой женщине два пуда муки. Об исполнении донести. Председатель Совета Дорохов».

Ряшин прочитал резолюцию Леона и пожал плечами, а женщина, крестясь и благодаря, сказала:

— Спасибо тебе, сынок! Мой сын тоже был рабочий, но не дожил до этого. До своей, рабочей, власти.

Леон смотрел на нее и думал: «Не дожил до этого… До своей, рабочей, власти… Значит, народ считает уже нас рабочей властью?» — и услышал голос Ряшина.

— Как хочешь, Леон, но это не входит в нашу компетенцию. Мы не Городская управа, чтобы решать такие дела.

— Будем решать, раз народ этого хочет, — ответил Лавренев.

— Да, народ этого хочет, задумчиво проговорил Леон, останавливая взгляд на высоком человеке с лихо закрученными усами, — в сдвинутом набок казацком картузе. Он стоял в толпе сновавших взад-вперед людей и прищуренными глазами смотрел на президиум.

Леон встал и обратился к нему:

— Вы к кому, гражданин?

Казак обернулся к Леону.

— Игнатович! Станишник, да никак это ты управляешь народом? — спросил он и протянул Леону через стол руку.

Это был Егор Дубов.

Леон пожал ему руку и обратил внимание на его погоны вахмистра. «Что же это Егор, выслужился, значит?» — подумал он и, видя, что все смотрят на него и на казака, громко спросил:

— За чем хорошим прибыл к нам? Выслужился? Другие дальше медальки не пошли.

Егор Дубов, улыбнувшись, сказал:

— Есть кое-что и у нас… Меня казаки послали разузнать, что это такое — Совет. Мы сюда на постой прибыли вчера.

Леон переглянулся с Лавреневым, угрюмо произнес:

— Так! Что, мало одной сотни? Вторую на подмогу пригнали?

Егор помрачнел, сурово ответил:

— Я про это тебе не говорил — про подмогу атаманцам. Мы едем с фронта, но воевать с народом не собираемся. Так мне и велено вам передать.

— Эх, язви его! Качать его за такую революционную речь! — воскликнул подошедший дед Струков.

— Нашел в офицерьях революционеров! Он небось и позиции-то не видал, — сказал кто-то позади Егора.

Егор круто обернулся, сорвал с себя ремень и распахнул шинель.

— Вот где я был! Тебя защищал там, да, гляди, еще и тут доведется! — произнес он взволнованным голосом.

Все смотрели на него, высокого, бравого, с горящими глазами, и не знали, что говорить. На груди у него блестели два серебряных и два золотых георгиевских креста и две медали.

— Полный бант! — только и произнес Ермолаич, а в следующую секунду все шумно приветствовали Егора.

2

В полдень к зданию чайной подкатила линейка, запряженная парой отличных рысаков. С линейки молодцевато спрыгнул Данила Подгорный. В полушубке нараспашку, в слегка сдвинутой на затылок шапке и с кнутом в руке он вошел в зал твердой походкой, протиснулся к столу президиума и деловито сказал Леону:

— Я за тобой, Игнатович… Связали мы управляющего имением, собак всех перебили, ну, а дальше не знаем, что делать. Начали было делить хлеб, да разошлись: какие говорят, мол, на едоцкую душу надо делить, какие — подворно, а есть и такие, что норовят побольше хапнуть, а там — хоть трава не расти. Так что приехали за советом к тебе. Ежели можешь, поедем, подсобишь дельным словом.

Он заговорил запросто, как о вещах, давно всем известных, стоял прямой, кряжистый, с ясными, смелыми глазами, и Леон подумал: «Хороший будет председатель комитета».

Часа через два Леон и Ткаченко уже были в имении. Тут всюду были видны следы недавнего сражения. На огромном дворе лежали вверх колесами кабриолеты, фаэтоны, дрожки, поодаль — пять убитых собак. Возле дома валялись ивовые кресла, куски зеркала и фарфоровых безделушек, изорванные, измятые портреты предков помещика.

Во дворе кричали стаи гусей, уток, у изгороди стояли коровы, овцы. Возле амбара и ближних навесов для инвентаря с топорами за поясом, с охотничьими ружьями и вилами в руках, спорили мужики. Завидев Данилу Подгорного с незнакомыми людьми, мужики умолкли и, выйдя из-под навеса, окружили линейку.

— Здравствуйте, товарищи крестьяне. Совет депутатов рабочих поздравляет вас с победой революции, — сказал Леон.

Мужики переглянулись, недружно ответили:

— Здравия желаем.

— За поздравление — спасибо, а добрый совет послушаем. А то мы экономию захватили, а теперь самим впору схватиться на кулачки.

Пока Леон разговаривал с крестьянами, Ткаченко хозяйски осмотрел опрокинутые фаэтоны, кабриолеты, дрожки, поставил их на колеса, потом подозвал одного мужика и сказал ему:

— Что же это вы? Захватить — захватили, а скотина голодная стоит, и овцы вон снег лижут! Не по-крестьянски, брат, выходит.

Мужик переступил с ноги на ногу, виновато ответил:

— Сами понимаем… Мы, значитца, должны были поделить ее промежду собой, животину. А как же ее, хоть и мне довелись, кормить, как я не знаю, мне она, к примеру, достанется или соседу.

Ткаченко мягко сказал:

— Тогда вот что: собери человек пять и сейчас же накормите скотину, вам же она пойдет. Сена вон в скирдах сколько хочешь. А птице зерна киньте.