Искусство любви

Ей даже хотелось, чтобы вилла была запущенной, а он, наскоро проведя ее по комнатам, ушел в море. Ненадолго, конечно, – а то она будет скучать; но, работая день и ночь, она сможет быстро привести всё в порядок! Зато когда он вернется… Его встретит празднично накрытый стол и его певица! «Он будет есть, а она станет ему петь, и он почувствует себя самым счастливым человеком на свете!»

Ох! Она уже пожалела, что оставила сценические костюмы на Родине…

…Николай перехватил взгляд Кармелы и замер, пораженный нахлынувшим на него ощущением. Волна животного ужаса захлестнула его; по плечам, спине и ногам побежали отвратительные мурашки. Коля понял, вернее – почувствовал, о чем хочет спросить его Кармела! И тут же его накрыло новое ощущение – ему стало тошно от самого себя, словно он только что совершил что-то ненужное, плохое, постыдное, скверное, и даже страшное…

Он понял, что натворил.

Она стояла посреди этой жути, одетая в красивый легкомысленный наряд, и удивленно поглядывала вокруг, не находя взглядом своего чемодана. Наверное, он остался в машине? Кармела смотрела на Николая счастливыми наивными глазами, и он понимал этот взгляд без всяких слов – русских или испанских. И ему захотелось исчезнуть, убежать, лишь бы не видеть этого светящегося взгляда, этой надежды, этой веры в него, этой наивной радости. Хотько понимал – сейчас ему предстоит взять «ружье» и «выстрелить» в это дитя, в это неземное существо, в свою мечту, в свою «Певицу

», словно спустившуюся с заоблачных высот прямо к нему, в эту «дыру»…

Он чувствовал себя убийцей!

«Я вся твоя, я принадлежу тебе, я буду делать то, что ты скажешь… – говорили ее глаза. – Я подарю тебе свою любовь и рожу для тебя чудесных малышей! Я буду петь только для тебя; я стану хорошей хозяйкой и образцовой матерью, но уж и ты постарайся.

Ты должен сделать мою жизнь спокойной и обеспеченной, хоть я и не привыкла к этому. Когда я выучу язык, то расскажу тебе, как я жила и чем занималась до того, как стать певицей… Но… я очень устала и уже ничего не соображаю; мой чемодан, мы, наверное, забыли в такси? Ты, пожалуйста, разыщи его – ведь там… там всё!

А когда мы наконец поедем в твой дом? Мне нужно привыкнуть – здесь другие люди, другие дома, погода, здесь всё другое… Поедем к морю, я так люблю море, там мне будет легче, море поможет мне привыкнуть к твоей стране. Ведь ты живешь у моря, правда?»

Николай будто читал ее мысли. И тихо сходил с ума.

Избитое выражение «он хотел провалиться сквозь землю» звучало для этой ситуации слишком бледным и банальным. Хотько, конечно же, мог найти тысячу разных аргументов, оправдывающих его нынешнее положение. И что он не обещал ей шикарную жизнь, и что «с милым рай в шалаше», и что она сама виновата – не расспросив его ни о чем, кинулась очертя голову в омут, и что… Да, это всё было так, но…

Он смотрел на этого ангела и понимал, что не может даже мысли допустить о супружеской постели. Он не сможет объяснить ей ничего, ибо у него просто онемел язык; он не сможет даже разыскать ее чемодан – в этом городе он пропал безвозвратно! Он не сможет сделать для нее ничего , ибо находится в полной прострации оттого, что только сейчас понял, какой гнусный, нечеловеческий поступок он совершил, вырвав ее из привычной среды! И вот теперь она стоит, такая прелестная и растерянная, в этой паршивой комнате этого заплеванного барака и смотрит на него с надеждой и любовью, а он… О, Боже ж мой!

…Будь Коля родом из дворян, он мог бы застрелиться; будь он из блатных, прохиндеев и прочего отребья – мог бы просто послать ее подальше, выставив вон, а то и «пустить по рукам», запродав в какой-нибудь ресторан или подпольный бордель…

Но как поступить в этой ситуации простому советскому парню, он не знал!

…Конечно, он мог бы начать обнимать, целовать ее, и, глядишь, шок от этого события постепенно прошел бы – ведь любовь творит чудеса! Да и Кармеле было в общем-то не привыкать к бедности – ей нужно было привыкнуть лишь к климату. В его силах было утешить ее, а затем – легко сломать, заставив принять жизнь с ним такой, какая она есть…

Но он понимал, что, поступив так, сломает ее душу.

Девушка выживет, но «Певица», которую он в ней увидел, – погибнет! Певица, свободная и прекрасная, не сможет жить в ужасном щитовом бараке с полунищим советским моряком, подрабатывающим примитивной контрабандой.

Птица не может летать с подрезанными крыльями.

Певица не может жить с растоптанной душой.

Всё мелкое, блатное, туфтовое, залихватское вмиг слетело с него, обнажив душу. Ему надо было принимать решение.

Здесь и сейчас. Только он и она.

И он принял его! Оно было половинчатым, не до конца продуманным, но это было решение, за которое ему не было бы стыдно ни перед своим отцом, ни перед Отцом Всевышним… Невероятным, нечеловеческим усилием воли он смог-таки набросить христианскую узду на свои животные инстинкты! Коля не был верующим, но если бы туда принимали по конкурсу, он, несомненно, сдал бы этот экзамен.

Неловким жестом он предложил ей «располагаться».