Искусство. О чувстве прекрасного – ведущие эксперты страны

Нет-нет. Такого нет, что, предположим, частный заказчик говорит: давайте без нимба. А Церковь говорит: нимб, нимб, нимб. Тут есть региональные традиции. Например, немцы, которые были более архаичны, дольше держались за классические формы готики, у них золотые диски доходят вполне себе до XVI века. Фламандцы убирают их раньше. В Италии есть и с нимбами, и без нимбов. Тут нет какой-то жесткой схемы. Есть разные региональные школы. Всем было понятно, что эти персонажи святы. Ведь почему в раннехристианской иконографии, насколько мы можем представлять, нимб появляется? Отчасти для того, чтобы отличить погребальные портреты почитаемых, но не объявленных святыми, не почитавшихся как небесные заступники, персона, например аббатов или монахов какого-то коптского монастыря, от тех персон, которым верующие начинают постепенно молиться. Соответственно, требуется знак, который отграничит одних от других. Этот знак приходит из того визуального мира, который эти христианские общины окружает.

Из мира позднеантичной, не имевшей никакого отношения к христианской традиции, иконографии, в том числе императорской. А тут через тысячелетие средневековой иконографии, когда всем понятно, что это Христос, что это Дева Мария, что это святые, и всем понятно, что это алтарь, а не просто портрет, нимб может присутствовать, а может и нет, и ничего кардинально в эту эпоху от этого уже не меняется.

Но помимо вопросов моды и канона, действительно, очень интересно, ведь Иуда-то тоже с нимбом.

К Иуде как раз можно перейти. Смотрите. Иуда – это очень тонкий вопрос. Есть ряд сюжетов, где он, естественно, присутствует среди других апостолов. Какие-то сюжеты описывают события до его предательства, какие-то в процессе предательства, какие-то после предательства. Как его изображать? С нимбом или нет? И тут в средневековой иконографии было несколько решений. Один вариант состоял в том, чтобы изобразить его, как и прочих апостолов, с нимбом, ничем не отличающимся от остальных. Вот, как, скажем, в «Тайной вечере». Иуда явно противопоставлен тем остальным, но тем, что он отсажен на другой край стола. И мы видим сцену, когда по описанию Евангелия Христос сказал, что тот, кому я протяну кусок, или тот, с кем вместе я обмакну его в одно блюдо, – это предатель. И мы видим как раз эту сцену. Иуда здесь, и он одновременно с золотым сияющим нимбом. А вот черная птичка, которая влетает ему в рот, это символ сатаны.

И мы, соответственно, можем увидеть архигрешника с сатаной, который входит в него, чтоб подвигнуть его к предательству, и с нимбом. Это один вариант.

Другой примерно того же времени, немецкое изображение, когда все апостолы с нимбами и они разноцветные. И в этом нет никакой символики, что красные важнее, зеленые менее значимы. Это просто метод, позволяющий создать в изображении ритм. Один цвет, другой цвет, третий цвет, снова зеленый. Иуда: а) отсажен и б) без нимба.

И наконец, есть третий вариант. На уже более позднем итальянском изображении конца XIV столетия, когда нимб у Иуды есть, но этот нимб другой. Он либо просто черный. И у нас есть мощный контраст. Золотые или яркие, синие нимбы святых, апостолов. И черный нимб Иуды. А здесь явно невидимая зрителям, но значимая деталь.

Это то, что его нимб усеян маленькими фигурками. Эти маленькие фигурки – скорпионы. Скорпион в средневековой иконографии – это животное, которое, понятно, принадлежит дьявольскому бестиарию, один из символов сатаны. Там мы видим множество изображений, когда демоны со скорпионами, когда скорпионы в преисподней являются одним из инструментов наказания грешников. Но у него есть еще более узкое пропагандистское значение. Скорпион – один из элементов средневековой иудофобской иконографии.

Например, персонификация Ветхого Завета и синагоги, иудеев, как повторяли католические клирики, отвергшие Христа, это синагога в виде женщины с сломанным знаменем, стоящая поникнув, рядом с Христом. А с противоположной стороны от него стоит торжествующая Церковь. Так вот, синагога часто держит в руках знамя, и на ней порой изображен скорпион.

И здесь, на нимбе Иуды, это одновременно знак, связывающий его с дьяволом, который в него вселился, и по евангельской версии, вдохновил его на предательство. И одновременно это отсылка к этой иудофобской традиции, всем знакомой в то время.