Искусство. О чувстве прекрасного – ведущие эксперты страны

Там чугунный каркас внутри и это здание спроектировано в 1909 году. Можно ли в это поверить? С таким же успехом можно было сказать, что оно 2009 года, 1959 года. Оно абсолютно современное, абсолютно в духе всего ХХ и XXI века. Однако модерн не совсем еще конструктивизм, он не отказывается от эстетики. Облицовка блестящей керамической плиткой и скругленные пилястры на фасаде, какие-то элементы классического декора здесь все-таки есть. Такой модерн иногда называют еще рациональным модерном.

Еще одна вещь рационального модерна, это кузнецовский корпус МАРХИ, Московского архитектурного института. Видим, что здесь уже даже ленточные окна демонстрируют, что внутри есть железобетонный каркас. Это уже одно из первых зданий на железобетонном монолитном каркасе, как сегодня большинство домов строится в России и во всем мире. А это 1912 год, когда это здание было запроектировано. Более ста лет назад. Но опять мы видим легкие классические ассоциации, как дань моде.

Конструктивизм Москвы

Многие архитектурные стили выстроились в ряды на московских улицах и создали нынешний облик города. Но есть один, ради которого в Москву приезжают знаменитые архитекторы со всего мира. Это конструктивизм. Вы инженер, и интересно ваше мнение о конструктивных особенностях этих сооружений.

Да, действительно, один из таких пафосов, с которым выходит архитектура авангарда, как я предпочитаю в целом называть все, что происходило в нашей стране в 1920-е – начале 1930-х, это именно правда материалов, правда конструкций. Не прятать все эти материалы, а наоборот, показывать их, демонстрировать на фасадах домов.

Я бы хотел разобрать какие-то основные черты на примере одного из самых известных произведений авангарда, Дом наркомфина в Москве на Новинском бульваре, который построен в 1929–1930-х годах. Мы сразу понимаем, что здание покоится на железобетонном каркасе. Если про него вообще можно говорить «покоится». Потому что каркас – что-то напряженное, динамичное, оно, скорее, стоит на железобетонном каркасе. Вот, например, первого этажа нет. И уже ясно, что стен несущих нет. А дальше ленточные окна. Если бы это были кирпичные несущие стены, то, очевидно, были бы простенки между ними. Сам факт того, что здесь ленточные окна, рассказывает нам, что там есть какая-то новая конструкция.

И эти инженерные решения, которые стали возможны в это время, предопределили эстетику авангарда очень сильно. Здание непривычно. Оно очень абстрактное. Мы привыкли, что здание, как мы уже говорили, твердо покоится на земле. Нижняя часть более массивная, выделяется массивной гранитной каменной кладкой, например. Верхняя часть ограничена карнизом, который четко очерчивает линию между стеной и небом. Здесь ничего этого нет. Огромные параллелепипед, который поднят на ножки в небо, как бы немножко висит. Это такая архитектура, которая уже знает про Казимира Малевича, как он свои супремы расставляет в пространстве некоего космоса, так и наши геометрические тела, как бы такой супрематизм 3D. Наши геометрические тела парят тоже в реальном воздухе Москвы или любого другого города.

Но у этого же есть и определенные практические объяснения. Например, раньше невозможна была плоская кровля. Раньше не существовал железобетон. Эти материалы продиктовали отчасти естественно, возможная дешевизна. Первые советские годы были не богатыми, очевидно для молодой республики. В общем, вот эти все соединяющиеся компоненты, наверное, попадая на палитру художника и приносили такой результат.

Абсолютно, конечно. Здесь все строится на сочетании тех возможностей, которые дают новые материалы и конструкции и на том, что эти возможности удивительно попали в эту новую эстетику. Скажем, плоские кровли в эпоху модерна были или ленточные окна. Но все-таки они еще не имели настолько абстрактной формы. И конечно, это совершенно другая композиция. Тоже, с одной стороны, очень функциональна, когда разные функции разнесены в разные корпуса. Отдельно жилой корпус у Наркомфина, отдельно коммунальный, где располагались столовая и детский садик. И в то же самое время, опять-таки, любование геометрией. Я говорю, архитектор играет объемами, как культурист мышцами. Чем больше будет объемов разных, сложных, разных форм, цилиндр сочетается с кубом, тем интересней, тем больше это нравится архитектору.