Испанская дивизия — союзник Третьего рейха, 1941–1945 гг.

Отец Хоаким Мур, дивизионный капеллан, и два священника шли к алтарю в сыром поле. Дул холодный ветер, качая деревья. Концессия с непокрытыми головами и в сырых пальто онемела от холода и обрадовалась, когда наступило освящение Святых даров. Генерал и солдаты смогли преклонить колена в грязь, смешанную со снегом, и расслабить ноющие конечности, когда хор солдат вступил с De Angelis в сопровождении органа, добытого бог весть откуда.

Несмотря на налеты красной авиации, службы продолжались и в Страстной четверг, и в Великую пятницу»[392].

Радость противника (пусть даже и религиозная) является серьезным раздражающим фактором для солдат, находящихся на другой стороне фронта: «Фрицы давали нам передышки в свои католические праздники. Тогда по нам за сутки — ни одною выстрела! У противника шла гульба, к нам доносился только визг женщин под губные гармошки! За ручьем Бобров в лесу — настоящий содом. В тот их праздник я, как всегда, находился в 3-й роте у „своего“ заброшенного дзота со снайперской винтовкой. Рядом со мной был старший лейтенант-артиллерист, разведчик от „катюш“, только что появившихся на фронте. Прошу его: „Дайте залп по этому бардаку! Там не женщины, а продажные стервы! Фашистские подстилки!“

Старший лейтенант подумал и согласился. Масса фрицев и испанцев гуляют, будто на празднике, а не на войне! Послышался скрежет, и полетели ракеты. У немцев в глубине лесного массива земля и деревья поднялись на воздух. Не понять, где обломок, где тело!»[393].

«Следы» любовных романов между оккупантами и местными жителями можно найти во многих источниках. «Первого июня мы прибыли в Новгород и обосновались в Кремле. Мы приехали сюда, преимущественно чтобы отдохнуть после многих месяцев тяжелой повседневной работы, во время которой отдыхали на ходу. Здесь мы ждали новых указаний.

У нас появилось желание познакомиться с некоторыми селами, расположенными по берегу озера Ильмень. Особый интерес представляло Старое Ракомо, где несколько месяцев назад села на мель у вражеского берега советская лодка с экипажем.

В Старом Ракомо произошел любопытный случай. Несколько испанских солдат женились на русских девушках. Они говорили, что это все оформлено на законных основаниях.

Однажды мы познакомились с двумя молодыми русскими крестьянками. Одну называли Мария де ла О[394], а другую — Мария Магдалина. Мы думали, что наши солдаты через год могли бы разговаривать с этими женщинами на испанском языке. Но на самом же деле они знали только два испанских слова, хотя испанские солдаты в этих деревнях дислоцировались в течение долгой зимы»[395].

Для человека, долгое время находившегося непосредственно на линии фронта, даже поездка на несколько километров в тыл кажется подарком судьбы. Ведь там можно создать иллюзию мирной жизни: «На следующий день мы были приглашены в гости к капитану Рубио, начальнику связистов. Я был поражен тем, как он жил в доме, хозяева которого приняли его с большой осторожностью и почтительностью, так как он был военным комендантом района. Он накормил нас (меня сопровождал прапорщик) отличной едой, вместо воды мы пили молоко, которого не пробовали с тех пор, как покинули Испанию.

Капитан Рубио хотел устроить для офицеров саперной роты прощальный вечер с танцами. Для этого он послал своих эмиссаров в близлежащие деревни, чтобы пригласить молодых девушек в один из домов деревни. Танец был устроен в большой комнате со скамейками с трех сторон. У четвертой стены стоял граммофон с пластинками на русском и испанском языках. Когда пластинка заканчивалась, мы бродили по комнате, сидели на скамейках, обнимали девушек. По сигналу — стуку палки по полу — начинали танцевать с партнером (это был испанский обычай).

Танцы продолжались недолго, так как ночью возвращаться в Новгород небезопасно: в лесу были партизаны. Казалось невероятным, что всего в нескольких километрах от переднего края могли веселиться и забывать об опасности линии фронта»[396].

В испанских воспоминаниях немало страниц посвящено взаимоотношениям с мирным русским населением. В чем-то они наивны, а где-то весьма любопытны, как взгляд на себя со стороны: «С русским гражданским населением мы жили дружно. Считая нас хорошими людьми, они заботливо обслуживали нас. Они видели, что мы победили физически и морально. Постоянное напряжение в Отенском и Посаде оставило на нас свой след. Я мог бы представить много фактов наших добрых отношений с гражданским населением. А сейчас на память мне пришли ленинградские студенты медицинского института, которые лечили наших раненых»[397].

Безусловно, испанцы готовы себя представить только с лучшей стороны: «Помню крик женщины в Новой Мельнице, когда ее маленький сын сбежал на войну. Помню добровольную эвакуацию мирного населения вместе с нашими войсками. Помню, как приятно было прикасаться в танце на вечере, организованном Энрике, верным товарищем по оружию. Помню хор на двух языках…