Как Гавриил печатного станка, —плакат
{220}, обвившая все стены лента,улыбки благовестит президента,явление тореро и быка.Он — солнце на рекламном небосклоне:он обещает зрелищу успехв таком-то месте и тогда-то.Бычок — герой плаката —вдовейший и свирепейший из тех,что были у художников в загоне,глядит с плаката, как беда,грозя ликующим прохожимотточенным двурожьем,которым не ударит никогда.
АРЕНА
Песчаный круг: поверх негогоризонтальной мельницы вращенье,стремительное кровообращенье,кружащейся спирали торжество.А в ложах шали, словно ливни марта,струятся по чарующим телам.На нижнем ярусе бедлам:как змеи, содрогаясь от азарта,свистят ступени,вращаются в змеином нетерпенье,игра теней и света вдоль рядов,пчелиный улей к зрелищу готов,все ждут быков, томящихся в загоне,хотят, чтобы тореро был бедови чтобы козырными были кони!
БЫК
Будет пикам работаи неистовству пища!Пенье труб над ареной —появленье рогов.Вот он — час обмолотана огромном точищес нескончаемой сменойкарминных снопов!
БЫК И ЛОШАДИ
Венчают гребни водопад мантилий,мантильи дамам, как венцы, даны,а сами дамы — бандерильи! —в сердца мужские вонзены.Бык черен, точно траурный лоскут,могильный холм, где шпаге быть крестом.Слепые кони смерти ждут,и пикадоры
{221}наготове —с голубоватым острием,почуявшим знакомый шелест крови.
БЫК И БАНДЕРИЛЬЕРО
Бумажных лент избыток, при которомеще заметней хрупкость острой стали, —дорогу открывая пикадорам,зеленые и желтые спиралирасскажут им о многом.Бандерильеро перед рогом,открытая мужская стать —без устали привык он нападать:перегибаясь, в мастерском усильеуйдя от смертоносного броска,хаосом бандерилий,чьи ленточки друг дружку перевили,он оперил быка!
БЫК И ПЕОН
Спасаясь от карающей громады,без страха показать испуг, пеонбежит по кругу, прыгает в загон,вминаясь в доски выгнутой ограды.А бык, тряхнувши головой,взметнув свое оружье,рассеянное чертит полукружье,стремительный и огневой…
ТОРЕРО И БЫК
В его шагах — отвага и дерзанье,движенья грациозны и точны.Одежда — свет. Улыбка — полыханьеслепящей белизны.При взгляде на него и солнце меркнет.За этим блеском бык мерцает — смертники раб его плаща, искусных рук.Блистательных событий кругпроходит за единое мгновеньебесстрашья, повергающего в страхкуадрилью на арене, —цена ее участия в боях.В порыве дерзостном встав на колени,он тронул свитый раковиной рог,которым бык рассек бы в упоеньеего расшитый бок.Мгновенность фотоснимка в поворотевраждебных тел.И может быть, вы риск за вздор почтете.Но есть ли труд опасней,чей этот смертью меченный удел(о робкое сиянье, не погасни!) —исполнить то, что сердцем захотел?!Поистине подобное искусстводостойно музыки — народее истребовал тысячеусто,и знак балкон судейский подает.Бык жаждет крови: злобная отвагастекает в наклоненный рогупрямого самца…Уже он шеей чувствует, как шпагаотыскивает нежный бугорокза грозными рогами гордеца.Он божество.Но драма в барабан арены бьет!И, верный бычьей участи, он ждет,когда убьют его.Тореро в пурпур погружаетотточенную сталь. Удар!Клинок неотразимо жалит.И бык, поняв, что к жизни нет возврата,свой хвост смиренно отдал в дар
{222}.Бык мертв, и колокольчики куда-тоуже ведут с арены алый след.Свершилось все, что обещал с плакатахудожник: этот свет — был солнца свет!